13
Заезжал в магазин прощаться; неужели я еду? Зашел к Иванову, мне было неловко, и в то же время что-то влекло именно после вчерашнего объяснения видеть его. Я пел арию Ифигении «О toi qui prolongeas mes jours reprends un Bien que je deteste»[«О ты, продливший мои дни, возьми то, что я ненавижу» (франц.).] , о Диане, мне было очень грустно. Взял у В<ячеслава> И<вановича> денег в долг, м<ожет> б<ыть>, я за этим и приходил. Укладывался; неужели я еду? Приехал Павлик, скучный, стал плакать. Поехали вместе, будто куда-нибудь в «Славянку». На платформу провожающих не пускали. Был Нувель, Иванов и Павлик. Иванов говорил, что Павлик ему снова нравится, что у него западное лицо, лицо шведа. Павлик милый, бледный, с печальными теперь глазами, сидел скромно и благовоспитанно. Неужели я его не увижу? Со мной ехали адмирал Брандт, гренадерский офицер и какой-то г. Адрианов из Бежецка, чужие, но милые и мягкие люди. Опять мелькание городов, домов, станций, где весь век живут люди и пойдут по своим делам, а ты пролетишь дальше и дальше. Печаль сумерек; ах, Павлик, Павлик, что-то он делает один, и все друзья, и близкий Нувель, милый Сомов и несносный поэт В<ячеслав> Ив<анов>?