18
Иов книги взял, но деньги просил часть до завтра[У Кузмина: «до завтрака».] , часть до среды. Напился дома чаю. Я думаю, дождавшись зятя, приезжающего числа 23-го на несколько дней, поехать вместе, чтобы быть вне риска случайности в дороге. Утром был Гречковский, у него красивые глаза, но грубый скошенный профиль. После обеда толковали о балете, о Легат, о Фокине; я пошел умываться, чтобы ехать, В<альтер> Ф<едорович> стал наигрывать к «Предосторожности». Приехал Бакст, потребовавший, чтобы взяли его с собой, если в Тавриде будет эскапада. Поехали втроем на извозчике по набережной. Погода была чудная, народу в саду очень много, что мне не очень нравилось. Бакст сейчас же потащил нас провожать его в buen retiro[Приют уединения (исп.) - здесь: общественная уборная.] . Увидали Павлика, гуляли с ним. Бакст все искал опытных, но не старше лет 17-ти, и обращал внимание на 8-ми и 7-летн<их> младенцев. Павлик порекомендовал ему какого-то киевского еврейчика 15<-ти> лет, но опытного, но он не понравился. Об юнкере, который заинтересовал Нувеля, Маслов думает, что это возможно. Было очень весело. Шурочка спрашивал совета, как ему поступать с 2-мя понравившимися ему господами. Какой-то господин просил Павлика устроить его с моряком. Бакст серьезно, добросовестно и несколько уныло осматривал малолетних, кухарки любовно косились на мою желтую рубашку. Поехали в «Москву» на 2-х извозчиках, была отличная погода. Бакст затворял окна, боялся есть, поваркивал; Нувель изводил его и меня, говорил рискованные анекдоты; недоставало Сомова. Было мне очень весело. Павлик из прошлых авантюр упоминал только Шереметьева. Он почему-то страшно интересуется, так сказать, статистикой и причастностью имен каких бы то ни было, ужасно возмущался, когда мужчины переряживаются, и мне казалось, что я слышу Нувель, когда Павлик говорил, что «раз я любил бы вид и лица, похожие на женщин, я прямо женщин и любил бы». Последние же для него не существуют, и он интересно рассказывал, как убеждал киевского еврейчика в Летнем саду и не знаться совсем с женщинами. Я говорил, что не так часто могу видаться, как хотел бы, из-за денег, но он возразил, что разве деньги всякий раз необходимы? Удивлялся, что Нувель, имея Вячеслава, который ему, Павлику, очень нравится, хочет еще того юнкера, гораздо худшего лицом. Все спрашивал, что о нем говорил Нувель; я, умолчав о «почтовом ящике», сказал про похабные глаза и большой рот. Смотря лежавшую книгу о Сомове, он все восклицал:
«Неграмотный? с такими глазами? с таким ртом?», просил прийти в среду в сад и написать, не может ли он прийти ко мне просто, вечером во вторник. Ушел очень поздно. Я открыл окно, но долго не спал: сначала на улице скандалил солдат с 2-мя молодыми, т<ак> что я даже встал, совсем голый, закутавшись в одеяло по грудь, к окну. Смотря в зеркальные двойные стекла на свое изображение, я вспомнил Нурока, которого возбуждают зеркальные стекла. Потом поднялась езда, потом пошел дождь, потом стал звониться, стучаться, ломиться в кухню молочник. Заснул часов в 8 и спал до половины 12-го. Я очень весел и счастлив, и редко так светла не была весна и лето, и никогда я не имел такой дружеской банды.
Свободное копирование
