16
Я слышал, как еще не выходивший из комнаты Нувель пел арию Графа, что свидетельствовало о добром состоянии его настроения и, вероятно, желудка. После завтрака пошел к Иову предложить ему некоторые из своих книг и икон. Хотел прийти в воскресенье. Прошел и в магазин: там был Саша; все пили чай; Г<еоргий> М<ихайлович> будет только в понедельник. Посидевши без особенного увлеченья, вернулся на Галерную под дождем и стал переписывать ноты. В<альтер> Ф<едорович> приехал рано, сначала попели, опять арию Графа и еще кое-что, потом он пошел читать письма и записывать дневник, а я в окно ждал Сомова. После обеда, чтения дневников, раскраски своих ушей поехали к Ивановым; заезжали к Смурову за Cassis и Curacao. Нувеля спустили у Бакста, Сомов зашел ко мне, чтобы взять вещи; было темно, все время шел дождь, Гафиза никому активно не хотелось; была новая обстановка из-за рояля, присутствовали кошки и урны. Л<идия> Дм<итриевна> читала свои стихи о губах и флейтах, Эль-Руми - длинное иносказательное, детское и довольно скучное повествование о 3-х фонтанах, об Эль-Руми и т. п., я и Корсар плясали, последний импровизировал в манере Дебюсси и Северака. Диотима так усердно занялась Аладином, что возбудила ревность Гипериона; Апеллес делал со спокойным и несколько меланхолическим видом невероятные глупости. Эль-Руми все мрачнел, потом стал обвинять сначала Апеллеса, потом Корсара и, наконец, интуитивно во всем меня, которого он считает каким-то соперником для себя. Почти все протестовали, но это было даже тяжело. Я не знаю, чего от меня нужно, я молчу, я могу держаться в углу без будировки и вида жертвы, я на все согласен, я очень скромен, влиять ни на кого не стараюсь, известен очень немногим - что же мне еще сделать? Уничтожиться? Я же не виноват, что Л<идия> Дм<итриевна> лезла на Сомова. Мне было скорей скучновато, и я был рад выйти и от поцелуев, и от ревностей на свежий воздух; пошли немного пешком, потом втроем поехали. Сомов хочет нарисовать мне чертика для мушки под мышкой. По поводу voulu[Воления (франц.).] в искусстве или дилетантстве вышло у меня разногласие с Эль-Руми, и мне, м<ожет> б<ыть>, жаль, что я не точно выразился. И еще о том, что художник должен пить жизнь au bout des levres[Презрительно (франц.).] , чтобы остаться художником. А Гёте? A Cellini?