13
Очень жарко, но в комнатах - ничего. После завтрака, поздно, хотел пройтись до обеда, к которому мы ждали Сомова. Пошел на Васильевский к Каратыгиным. Они собирались обедать, он в цветной рубашке, в жилете, вроде сапожника в кругу семьи. Шел по старым знакомым улицам, мимо прежней парикмахерской, мимо дома на Галерной, куда ездил к Болеславу и т. д. К обеду приехал Сомов, сказавший, что был у Коровиных, которые «умоляли» нас всех прийти вечером, хотя бы в 12 ч. к ним. У нас были еще планы идти в Таврический или к Ивановым, которым, с общего совета, я решил прочитать дневник, только мы не знали, куда девать имеющего прийти Нурока. Нурок принес Сомову лиловатый галстух и страничку старой английской музыки и показывал каталоги продавца искусственных членов, эротических фотографий и книг, восточных парфюмерий, любовных пилюль, возбуждающих напитков и карточки entremetteuse[Сводни (франц.).] с красным сердцем наверху. Все описания звучат по-немецки великолепно-подло и торжественно-неприлично. Но что за типы существуют! Разве это - не прелесть? не XVIII siecle? Поехали с Сомовым к Ивановым, которых увидели подходящими к дому. Вскоре приехал и Нувель. Ивановы много говорят о путешествии, не знаю, что там действительно, что мечтательно, но, кажется, Л<идия> Дм<итриевна> действительно едет в Женеву. Бедный Вяч<еслав> Ив<анович>, на чьем же попечении он остается? Говорили об Уайльде; Сомов тоже ему не верит. Читал дневник. Это было очень важно для меня и, почему-то думаю, и для Ивановых. Что бы ни было дальше, лед сломан. Вяч<еслав> Ив<анович> не только говорил о художественности, но не отвратился и от содержания и согласился даже, что он целомудрен. Потом он с Нувелем спорили, потом мы втроем поехали домой. Гафиз будет в пятницу. Сомов писать портрета не отдумал, но деньги, ах, деньги тают, как снег!