Как быстро бежит время! На себе этого не замечаешь. Но вне себя перемены обнаруживались часто. Меняются улицы, дома, люди. Одни исчезают, другие появляются. Стареют взгляды, отживают обычаи. Возникают новые понятия, новые потребности, новые вещи.
Словно сидишь неподвижно в вагоне скорого поезда и наблюдаешь в окно, как появляются и исчезают телеграфные столбы, деревья, грядки капусты и картошки. Вот мелькнула босая девочка в белом платьице, парень помахивает кнутом, пыхтит одинокий трактор, удаляется по серой дороге грузовик. Непрерывный поток. Может ли жизнь остановиться?
Сознание не мирится с тем, что знакомые вдруг умирают, что больше их уже не увидишь, что из уже ничто не интересует, что для них все исчезло, кончилось. Был человек - и нет его. И тебе не станет, а жизнь не остановится и будет продолжать свой бег.
Два раза на моей памяти бег жизни словно остановился: первый раз - весной 1919 года во время петлюровских погромов в Балте, второй раз 22-23 июля 1941 года после бомбардировки Одессы.
Почти на месяц остановилась жизнь города весной 1919. Евреи прятались от бандитов в погребах, бункерах, на чердаках, кто как мог. Лавки и мастерские были закрыты. Никто туда носа не показывал. Улицы пусты. Никто ничего не делает. Мама из чего-то что-то готовит, а папа иногда где-то рыщет тайком по чужим огородам в поисках чего-то съедобного для семьи.
Я сидел со всеми в погребе за замаскированной от бандитов дверью и чтобы не умереть от тоски и безделья читал днем при тусклом свете проникающих сквозь щели досок солнечных лучей немецкие книжки и старался запоминать незнакомые слова. С наступлением темноты заваливался спать в какой-то сырой и затхлой нише.
Словно кем-то забытые стояли бессмысленные дни. И только с приходом советской власти жизнь города возобновилась и пошла проторенными путями.
В другой раз я ощутил, что жизнь как бы остановилась в день первой бомбардировки Одессы ровно через месяц после начала войны.
Я остался один в квартире. Жена и дети эвакуировались в неизвестное. В ночь на 22 июля фашистские стервятники бомбили город. Оставаться дома на четвертом этаже казалось рискованным. Лучше чувствовать под ногами твердь. Я сошел вниз и стал в воротах дома, наблюдая как прорезают небо трассирующие пули и прислушиваясь к взрывам. Пошел посмотреть на горевший на соседней улице дом. Дом горел ярко, с крыши сыпались пучки искр. Пожара никто не тушил. Постоял и пошел бродить по улицам. Стал у какого-то подвала, откуда слышались голоса. Зашел. Никто меня не заметил, никто ничего не спрашивал. Где-то в углу нащупал свободное местечко, прикурнул и заснул.
Утром грязный, нечесанный, потеряв шапку в подвале, пошел домой. Умылся и пошел на работу.
Какая там работа? Никто ничего не делал. Посетителей не было. К чему что-то писать, что-то учитывать, кому-то отвечать на запросы? Все остановилось. Начальство решило распустить служащих. Зав. отделом кадров в спешке готовила и выдавала справки собирающимся покинуть город.
Магазины не торговали. Кое-где раздавали товары бесплатно и толпились люди, чтобы чем-нибудь поживиться на дармовщину.
Такая оторопь продолжалась два дня. Потом город пришел в себя. Начиналась новая непривычная жизнь. Стали привыкать к воздушным налетам, к очередям. С тревогой узнавали ежедневно о быстром продвижении немцев по нашей территории.
Стали тайно эвакуировать жен и детей партийных и советских работников, офицерского состава. Потом эвакуация пошла открыто. Лихорадочно доставали талоны на пароход. Мужчин не выпускали.
Не имея куда деться, один, без семьи, пошел в райвоенкомат и попросил мобилизовать в армию. Расписывал свои знания немецкого языка, что даст возможность использовать меня в качестве переводчика при допросе военнопленных. На столе лежали груды воинских билетов мобилизованных, которые ждали отправки в части, а транспорта не было. Меня не взяли, велели ждать. "Когда надо будет, позовем"
Что делать? С помощью знакомого получил возможность эвакуироваться на Кавказ. Поехал искать семью, от которой, конечно, никаких писем не было и не могло скоро быть. Почтовая связь с наступлением войны тоже разладилась. Неожиданно обнаружил местопребывание семьи на какой-то кубанской станции. Оказавшись снова вместе, мы пустились через Каспийское море в Красноводск оттуда в Ташкент, где жила какая-то дальняя родственница и где мы надеялись найти приют.
Свободное копирование
