Связь с большим миром город поддерживает через одноименную станцию железной дороги. До станции семь километров пути по шоссе. Но кто едет на станию по шоссе? Какой извозчик не жалеет своих лошадей, вернее, их подков, чтобы цокать ими семь километров по булыжнику? Выехав за окраину города, извозчик спускается на проселочную дорогу, которая идет то вверх, то вниз, все время петляя и играя с шоссейной дорогой в прятки.
Бричка /по нашему, фаэтон/ с поднятым или опущенным в зависимости от погоды, кожаным верхом катит по дороге среди густых массивов золотистой пшеницы. По обеим сторонам убегают извилистые линии холмов, на склонах которых желтеют пузатые кабаки и зеленеют арбузы. Легкомысленный ветерок завивает гривки кукурузы и ведет непринужденный разговор со скромно наклонившими черные головки подсолнечниками.
Фаэтон упакован внутри пассажирскими узлами. Громоздкий багаж привязан к задним рессорам и козлам. В фаэтоне четыре пассажира: два передних и два задних. На козлах при необходимости извозчик пристраивает рядом с собой еще одного пассажира. На передних мягких местах под кожаным верхом откинулись на видавших виды сиденях два «дорогих» пассажира. Пред из глазами – трясущиеся зады бегущих лошадей и робкие лица двух «встречных» пассажиров. Эти «дешевые» пассажиры примостились на откидной деревянной скамеечке, приподнявши колени, на которых держат свои узелки.
Лошади бегут, фаэтон трясется и подрыгивает на ухабах, в такт трясутся и подпрыгивают пассажиры и узлы. От неожиданного толчка «дешевые» пассажиры падают на колени «дорогих», вызывая их негодование и ропот. Но молодые смеются, им всегда весело. Издали показываются приземистые постройки вокзала. Извозчик поднимается на козлах, взмахивает несколько раз кнутом, и лошади, понимающие хозяина с полусвиста, с грохотом вкатывают фаэтон во двор вокзала. К месту назначения: на вокзал или в город извозчик всегда въезжает с шиком, стоя с вытянутыми вожжами в одной руке и размахивая кнутом – в другой. Шум и грохот при въезде – признак лихости, и извозчик не может отказать себе в удовольствии продемонстрировать пассажирам, как лихо он может их прокатить.
Почему так неразумно провели железную дорогу в 7 километрах от города? Спросит иной приезжий после того, что все внутренности его окончательно растрясло от часовой езды по горам, по долам. И тут он узнает, что в этом строительстве был свой «сокрытый смысл». При проектировании ж.д. станции отцы города отказались удовлетворить аппетиты строителей дороги. «Будете нас помнить!» сказали строители и провели дорогу за семь километров от города. И, правда, частенько припоминают горожане строителей немирными, злыми словесами.
Обе стороны города соединяются деревянным мостом. На мосту извозчики везут пассажиров на вокзал, взрослые ходят по делам туда и обратно, а мы, дети, бегаем на «зеленую гору». Тут можно кататься по траве, ползать вверх и сбегать что ни есть духу вниз, боясь остановиться, чтобы не перелететь кувырком.
Под мостом зеленой ряской затянулась река. Чернеют кочки. Глядя на это стоячее болото, трудно себе представить, что где-то река течет ровной чистой гладью и что в ней водятся карпы и лещи, из которых мама готовит на субботу вкусную фаршированную рыбу. Ранней весной река разливается, затопляет Грязную улицу, сносит проложенные по ней робкие мостки и перекрывает мост. Если вам нужно в эти дни непременно перейти на «ту» сторону, вы закатываете штаны, а женщины заворачивают юбки, и переставляете ноги в воде. Холодно и скользко. Кто-то рядом переправляется на лодке, но это удовольствие стоит денег: лодочник бесплатно не везет.
Вода скоро спадает. Из под нее появляется обнаженный мокрый мост. Снова наводятся мостки. Река начинает сохнуть и под палящими лучами солнца снова погружается в привычную дремоту.
Мы, дети, редко пользовались мостом, чтобы попасть на ту сторону. Зачем, спрашивается, ходить в обход по Большой Купеческой улице, потом поворачивать на Николаевскую, затем ходить по переулкам, когда можно тут же через Грязную выйти на прибрежный пустырь и, прыгая по колючкам и крапиве сразу очутиться у реки, перебежать по качающейся «кладке» с зияющими провалами и, минуя баню и синагогу, сразу попасть на «ту» сторону. Здесь живут наши кореши Гериеле Лай-Лай-Лай и Хаимке Пишер /его так прозвали, так как отец его рыбник «фишер»/. Тут же живут две коротенькие девочки Лиза и Поля. Мне нравится рыжая бойкая Лиза Клоп /она болтушка, то есть «клопкоп», что по-еврейски значит «стучать языком»/. Моему товарищу Небелу, неизменному спутнику на «ту» сторону, красавицей кажется бледная робкая Поля. Мы бегаем вдвоем по кладке, чтобы пройтись под их окнами или как бы невзначай встретить их на улице. Мы при этом густо краснеем, а Лиза дразнится, хохочет и показывает Поле, как мы стоим как «лемешки», с опущенными носами.
На левом берегу реки, за тенистым бульваром стояла приземистая хатка с подслеповатыми оконцами, крытая очеретом. В ней жил старик Менаше. У Менаше две профессии: он лодочник и кнышевник. Летом он сдает лодки напрокат. Лодки стоят на берегу, весла к ним он держит в хате. На лодку дается два весла, а на «душегубку» -- одно. Лодка без уключин, весла – вырезанные из одного куска продолговатые лопаты с удлиненной ручкой. Правит на себя, загребая глубоко воду и проталкивая ее с силой вдоль бортов. Катание на лодках было одним из любимых развлечений.
Река за парком постепенно освобождалась от тины. Чем дальше от города, тем река становилась шире и вода прозрачной. Местами река зарастала высоким камышом. В такую заросль посреди реки любили уединяться парочки.
Озорники, к которым я не принадлежал, прыгали голыми в воду. Вдоволь накупавшись и набрызгавшись, они залезали обратно в лодку, чтобы перекинуть ее со всем содержимым. Купаться не берегу не было принято. Раздеваться и ходить голыми было стыдно, а трусов в нашем городе еще не изобрели.
Хорошо на реке в летний знойный день! Лежишь себе в лодочке в уединенном заливчике. Стройной стражей сгрудились вокруг камышины в высоких коричневых шапках. В небе плывут и играют белые облачки. Под тобой плещется вода: хлюп! Хлюп! Хлюп! Лежишь и кажешься себе маленьким Моисеем на берегу Нила. Вот-вот покажется прекрасная черноокая дочь Фараона в прозрачном белом одеянии со своей свитой и обратит внимание на мальчика. Красавица склонилась и глядит на меня. Из-под длинных бархатных ресниц ласкают два солнца.
Но какой я Моисей? Мне уже 12 лет. В эти годы Моисей, наверно, уже думал о народе, как избавить его от рабства и вывести из Египта на свободу...
Холодный веер водяных брызг и озорной смех выводят меня из состояния мечтательности. Я проголодался и пить хочется. На берегу у Менаше хорошо теперь разжиться парой кнышей с наутом или с картошкой и запить их кружкой холодной воды.
Продажа кнышиков – вторая, вернее, первая, основная профессия Менаше, сделанная его популярнейшей личностью среди детворы.
Высокий, широкоплечий, с закругленной нечесанной бородкой и серыми глазами шагает он по городу. Через плечо перекинута на полотенце большая плетеная крестьянская корзина. В таких корзинах бабы носят на базар нахохлившихся кур и гогочущих уток. О своем приближении Менаше оповещает издалека весело и громко:
- Све-е-е-жи, горя-а-чи кнышики! С капустой и с картошкой! Све-ежи, горя-ачи кнышики!
В корзине под двумя полотенцами сложены вкусные хрустящие кнышики с коричневой пропеченной корочкой. Есть с наутом, есть с картошкой, с горячей обжигающей картофельной начинкой.
И до чего же хороши были эти кнышики! Из глубины корзины Менаше достает свеже, горячие, дышащие жаром кнышики, хочешь – с наутом, хочешь – с картошкой. С шуточной Менаше вручает молодому покупателю пару кнышиков. – «Кушай на здоровье. Ун зол дир войл бакымeн»! /и пусть будет тебе в удовольствие/
Случается, ты стоишь в школьном дворе в гурьбе ребят вокруг Менаше. Шум, смех, шутки. Кто-то толкнул тебя под лопатку. Грустно смотришь на счастливых ребят, на движущиеся рты, на корзину.
-- Чего же ты, Абраша, не берешь кнышиков? Денег нет, не беда! Ты ведь честный парень, отдашь потом. Тебе какой? С наутом? С картошкой? На, кушай на здоровье!
Уже все в классе, а я смотрю в окно и слышу удаляющийся звонкий голос:
-- Све-е-е-жи, горя-а-чи кнышики! С наутом и с картошкой! Есть свежи, горя-а-чи!»
Свободное копирование
