С первого октября начались занятия в училище. Мы рады были снова собраться вместе, снова увидеть друг друга.
Практику мы проходили в разных местах: в Эстонском Пароходстве, в ЭРЭБ, на Чёрном море. Многие ходили в загранку. Побывали ребята в Швеции, Дании, Голландии, Франции Финляндии, Германии, в странах арабского Востока.
У всех была масса впечатлений, на переменах и в личное время рассказывали друг другу о своих приключениях.
Некоторые в наших портах впервые сходили к женщинам, кое-кому после этого пришлось срочно обращаться к медикам. Лёша К. умудрился нахвататься дряни просто с матраса, на котором спал в каюте. Над ним посмеивались, но и сочувствовали: уж лучше бы от дамы.
Кто-то рассказал анекдот о парне, у которого случилась такая же беда. Друзья посоветовали ему купить в аптеке полетани. Сказано - сделано. Пришёл в аптеку: - Девушка, дайте мне полетани. - На сколько вам? - спросила аптекарша, умея в виду сумму, на которую он хочет набрать лекарства. - На сколько, - задумался парень, почёсывая зудящую часть тела, - штук так на двести.
Другой наш парень, отличавшийся солидными размерами мужского достоинства, рассказал, как он, придя из Ирака в Одессу, увидел в парке Шевченко молоденькую девчушку с томиком стихов в руках. Обычно очень скромный, он все же решился подсесть к ней и познакомиться. Девушка благосклонно приняла его ухаживания. Кончилось тем, что пошли к ней домой. А утром, когда счастливый парень стал прощаться, она назвала сумму, которая с него причитается. У парня таких денег с собой не оказалось. Узнав об этом, милая до того девушка, превратилась в мегеру. Стала кричать, что сейчас позовёт соседских ребят, они с ним разберутся. И вообще, если нет денег, нечего подходить к девушкам. И откуда он такой взялся, все моряки знают, сколько все это стоит. Бедный парень выгреб все из карманов, снял с руки часы и рванул на судно. Ему говорили: - Где ты такую стерву снял. Учитывая твои особенности, она должна была тебе ещё приплатить, а не требовать с тебя денег, да ещё таких.
Хохм всевозможных было множество, рассказы часто сопровождались громким смехом. Поведал нам свою горестную историю и Вик Прибавкин.
Приехав в родную деревню, он пошёл в клуб на танцы. За два года его успели подзабыть и, подросшая мелкота, как принято у них в деревне, сразу же набила ему морду. Оскорблённый в лучших чувствах, Вик пошёл к участковому, тот попросил предъявить документы. Поскольку Вик поехал домой прямо с практики, из документов у него была только мореходка. Впервые в жизни увидев паспорт моряка загранплавания, участковый вскочил, отдал Вику честь и сказал, чтобы он не беспокоился, все будет улажено. Вскоре из района примчалась машина с милиционерами, Виковых обидчиков повязали и увезли в неизвестном направлении.
Теперь к Вику толпой повалили родители арестованных. Согласно все тем же местным обычаям, они несли самогон, сало и яйца, прося взамен походатайствовать об освобождении их чад.
Пришлось Вику, заклеив синяки пластырем, ехать в район. Весь самогон, сало и яйца менты вытянули с Вика за освобождение его обидчиков. Парни вышли на свободу, а Вик остался только при своих фингалах. Рассказывал он нам все это с возмущённым видом, а то, что букву "ч" Вик произносил как "чш", придавало рассказу особый колорит. Закончил своё повествование он так: - Я счшитаю это мэлочшностью со стороны милиции.
Кстати, когда мы в начале второго курса стали заполнять анкеты на визы, Вик заявил, что нисколько не расстроится, если ему не откроют визу. На вопрос - почему? - он ответил, что очень не любит капиталистов, и у него нет никакого желания встречаться с ними. Естественно, визу Вику окрыли в числе первых.
Кстати, по идее, в группе должен был быть стукач от "компетентных органов". Все-таки, нас готовили для загранки, таких людей "органы" без опеки не оставляли. Потом я думал, кто бы это мог быть. Скорее всего, он не был из тех, кто поступил сразу после десятого класса. Стараясь рассуждать логично, я все же вычислил двоих-троих, из которых один мог бы им быть. Но я могу и ошибаться. Ни на кого из наших ребят не хочу думать. Да и не так уж это важно теперь. Во всяком случае, визу из нашей группы не открыли только мне, я точно знал почему, и никого в этом обвинять не мог. Так что если и был такой, вреда он никому не нанёс.
Правда, вспомнился эпизод, который заставляет задуматься. Помню, один наш парень познакомился с молоденькой медсестрой. Через какое-то время он стал нам показывать ампулу морфия, которую эта дурёха ему дала.
Надо сказать, в то время наркомания в СССР практически отсутствовала. Я имею в виду тяжёлые наркотики: опиум, героин, морфий, о синтетических наркотиках уж и не говорю. Легкие наркотики типа анаши были широко распространены на Кавказе и в Средней Азии, но на остальной территории они хождения не имели.
Я слышал, что были наркоманы среди бывших участников войны. В основном, среди танкистов и лётчиков, которые получали в бою тяжёлые ожоги. Они испытывали ужасные боли, и в качестве обезболивающего в госпиталях в те годы применяли морфий, который жалостливые медсестры часто давали им бесконтрольно. Некоторые в результате становились наркоманами. Но таких всё же были единицы.
Поэтому, парень, как бы бравировал, демонстрируя нам морфин, это было что-то экзотическое и, конечно, запретное. Это стало известно нашим отцам-командирам. Парня таскали к Симоненко, ампулу отобрали, выясняли, откуда она у него. Потом Утёнок провел собрание нашей группы, говорил о вреде наркотиков и интересовался, не видел ли кто-нибудь из нас, чтобы он втихаря делал себе укол. Естественно, все понимали, что это полная ерунда. Наверху у нас были не дураки, поняли, в конце концов, что это была просто мальчишеская бравада.
Для парня это осталось без последствий. Но вот, откуда о морфии стало известно нашему начальству?
Свободное копирование
