Я с собой на стажировку взял любимый томик Есенина. В те годы запрет на поэзию Есенина был уже снят, но издавали его мало, и купить было сложно. Среди матросов нашлось несколько любителей его поэзии, поэтому ко мне часто подходили, просили дать почитать. Это тоже способствовало установлению хороших отношений между нами и командой.
Кстати, в 1955 году я был в Питере и в какой-то местной газете, вывешенной на уличном стенде, прочитал некролог. В нем сообщалось, что в селе Константиново Рязанской области на восемьдесят каком-то году жизни скончалась мать русского поэта Сергея Есенина. Тогда ещё Есенина у нас не печатали, я слышал от мамы несколько его стихотворений, которые она знала наизусть, это было все, что я знал из его творчества. Кроме того, мне было известно, что он молодым повесился в таком далёком от нас 1925 году. И вдруг оказывается, что мать его все это время была жива, значит, и он мог дожить до наших дней. Сколько он мог бы написать ещё. Это было как-то неожиданно и произвело на меня большое впечатление.
На тральщике мы были направлены стажироваться в электромеханическую боевую часть - БЧ-5. Командир ее, молодой, улыбчивый старший лейтенант, назначил мне заведование - паровая рулевая машина. Я должен был изучить ее устройство и знать назубок инструкцию по обслуживанию. В конце стажировки мы должны были сдать зачёты по своему боевому посту. Командир БЧ-5 провел с нами несколько занятий по устройству котлов, паровой машины и вспомогательных механизмов тральщика. По всему этому оборудованию нам также предстояли потом зачёты. Кроме того, мы должны были принять на корабле военную присягу.
По походному расписанию мы были зачислены в швартовую команду на ют (корму). Командовал швартовой командой лейтенант Дубинюк, молодой парень, ненамного старше нас по возрасту. Он только год или два тому назад закончил Кронштадтское минно-торпедное училище. В отличие от других офицеров корабля - командира, помощника, старшего лейтенанта Несынова и командира БЧ-5, семьи у него не было, и поэтому он почти непрерывно нёс службу вахтенного офицера. На корабле он маялся. В училище он занимался борьбой и часто здесь предлагал какому-нибудь парню поздоровее из матросов побороться. Стелили на палубу кубрика кожаные матрасы с рундуков, и поединок начинался, но часто желающих бороться с ним со временем свелось к нулю, потому что он побеждал всех. А когда он становился слишком настойчивым, кто-нибудь из матросов ему говорил:
- Ну, чего ты пристал, видишь, не хотят с тобой бороться. Иди на бак (нос корабля) и борись там с якорем, сколько влезет, если силы некуда девать (якорь весил под тонну). Мы от таких ответов были в шоке, не могли себе представить, что можно так разговаривать с офицером. Но матросы только посмеивались над нами. На небольших кораблях дисциплина всегда была слабоватой, в отличие от больших.
Несколько раз боролся с Дубинюком наш Вовка Мизгирев, фанат борьбы, но он был намного легче Дубинюка и вскоре тот снова остался без партнёра.
Командира корабля, фамилия его была Маткович, с ударением на первом слоге, матросы уважали. Они рассказывали нам, что он югослав, во время войны партизанил в горах вместе с Тито. После войны его направили учиться в военно-морское училище в СССР.
Когда Сталин разорвал отношения с Тито, большая часть югославов вернулась на родину, но некоторые поверили обвинениям Сталина в адрес "югославских ревизионистов" и остались в СССР. Их у нас не преследовали, как это было с иностранцами в предвоенные годы. Наоборот, дали возможность служить.
Матковичу даже присвоили звание капитана 3 ранга, когда подошёл срок, хотя должность командира тральщика была капитан-лейтенантской. Да и по службе у него были послабления, кое-какие промахи, за которые наказали бы другого командира корабля, ему прощались. Но он был хорошим командиром, заботился о людях, команда это понимала и ценила. Не так уж часто матросы нахваливают своего командира.
Говорили, что Маткович рассказывал иногда, как он партизанил. Дисциплина у партизан была строгая. За нарушения было два вида наказаний: за несерьёзные - командир давал по морде, за серьёзные - расстреливали.
Дедовщины на корабле не было. Был всего один матрос, помню его фамилию - Турков, который служил по первому году, хотя по возрасту он был ровесником некоторых старослужащих. Но в армии и на флоте старшинство считается не по возрасту, а по годам службы. Поэтому салагой называли его и те матросы, которые были моложе его. У Туркова было самое непрестижное заведование - гальюн. Он и убирал его, и сжигал в котле использованную бумагу. Поэтому кличка у него была - "заведующий канцелярией". Иногда кто-нибудь из матросов делал ему замечание: - Турков, ты чего у себя в канцелярии бюрократию развёл, весь гальюн бумагой завален. Иди, наведи порядок.
Турков бурчал что-то себе под нос, но шёл исполнять приказание старослужащего.
Распорядок на корабле был такой:
После подъёма и зарядки - завтрак и построение на развод на работы, которые назначал командир БЧ.
По-идее, в 8:00 должен был бы быть подъем флага, он производится на всех кораблях ВМФ, но я не помню, чтобы у нас были построения на верхней палубе по этому поводу. Может быть, наш тральщик готовились резать, и он был уже списан из боевого состава флота
Потом - проворачивание оружия и технических средств. Артиллеристы и минёры шли на палубу, где в течение часа дрожали на зимнем ветру, а мы спускались в машину и где-нибудь в укромном углу располагались на разосланных телогрейках.
В это же время проводись и ППР техники. Официально эта аббревиатура расшифровывалась так: планово-предупредительный ремонт. На флоте говорили проще: посидели, попи...ли, разошлись. Затем приборка, работы в машине.
На обед отводилось два часа. В кубрике устанавливали съёмные столы, бачковой бегал с бачком на камбуз за первым и вторым, тащил в чайнике компот. В то время в армии на обед давали чай, а на флоте компот. Так как на флоте служили на год дольше, чем в армии, солдаты злорадно шутили, что матросы служат лишний год за компот. На что в ответ слышали презрительное: - Пехота, портянки подбери.
С обедом управлялись за полчаса, после чего все, кроме вахтенных укладывались спать. Полтора часа сна после обеда - "адмиральский час", это на флоте было святое дело... Мы, естественно, не возились с развешиванием своих коек, а опять забирались в машину и дремали там на телогрейках.
Потом снова какие-то работы до ужина, после ужина - личное время. Телевизоров тогда на кораблях не было. Иногда в самом большом - нашем кубрике крутили кино, проводили какие-то беседы, но большей частью каждый занимался, чем хотел. Играли в домино, шашки, шахматы. Как и остальных матросов, нас ставили в наряд. Службу несли мы дневальными по кубрику или рабочими по камбузу.
Особого энтузиазма наряд на камбуз не вызывал, так как утром нужно было встать на час раньше, растопить печку, благо угля на "угольщике" хватало, к обеду начистить картошки на весь экипаж. Правда, помогал кок. Зато, за завтраком, обедом и ужином перепадали далеко не худшие куски.
Удивило меня строгое корабельное правило: на тех, кто был в увольнении, или послан по каким-либо делам в город, в обед или ужин оставляли "расход". Но хранился расход всего два часа, после чего все безжалостно выбрасывалось за борт. Думаю, порядок этот очень приветствовали рыбы, обитающие в гавани.
Свободное копирование
