Вернувшись из колхоза, мы узнали, что будем в одной роте с механиками-второкурсниками. Старшина роты Жора Воскресенский задержался на практике, его замещал старшина русской группы Эдик Стрижевский. Он в прошлом году окончил Рижское Нахимовское училище и все, что касалось службы, знал назубок. Ребята со второго курса стращали нас: вот приедет Жора, узнаете почём фунт лиха. Жора до этого отслужил четыре года на флоте и гонял их, по их словам, когда они были первокурсниками, за милую душу.
Но когда, месяц спустя, появился перед строем этот, ожидаемый нами с душевным трепетом, Жора, ничего устрашающего мы в нем не обнаружили. Он был старшиной роты у нас год и ничего плохого я сказать о нем не могу - нормальный парень. Как человек, отслуживший на флоте, он приучал и нас к флотской дисциплине, к флотским традициям. Никаких садистских наклонностей у него не наблюдалось.
Надо сказать, что ничего похожего на нынешнюю дедовщину в училище не было. Старшие курсы относились к первокурсникам, особенно первое время, несколько снисходительно, примерно так же, как воспитанные люди относятся к соседским детям, страдающим синдромом Дауна - что делать, приходится принимать их такими, какие уж они есть. Правда, слово "салага" приходилось порой слышать, но что поделать, мы, действительно, были салагами.
А насчёт Жоры, году в 1962 - 1963, провожая сестру в Таллин, я встретил его на Ленинградском вокзале Москвы, он возвращался в Пароходство из отпуска. По-моему, мы оба были рады встрече и тепло пообщались до отхода Таллиннского поезда. Но я все время забегаю вперёд.
Были назначены старшины и у нас. Старшиной группы стал Вячеслав Дмитриев. Он до училища окончил ШМО, плавал матросом на Аносовском "Пскове" в Балтийском пароходстве, кстати, он и сам был из Пскова.
Назначили старшин отделений: один - Алексей Клыков, он потом стал моим если не другом, то хорошим товарищем. Как и Дмитриев, Клыков окончил ШМО, но в Астрахани, плавал в Эстонском пароходстве (ЭГМП) мотористом на "Тиссах" - небольших судах, которые строили венгры. Они тогда составляли основу флота ЭГМП. Плавали, в основном, по Балтике и Северному морю. Вторым старшиной отделения стал Антон Кременевский - высокий, крепкий парень из Белоруссии. Пародируя его выговор, у нас в ходу была фраза: "Как дам мокрой трапкой по гразному бруху". Новостью было то, что в нашей группе оказалось двое кандидатов - ребята набрали проходной балл, но зачисляли в русскую группу судомехаников только тридцать человек, а набравших этот самый балл оказалось больше. Кто-то поехал домой, кто-то подал документы в Таллинский рыбный техникум, который готовил кадры для ЭРЭБ - Эстонской Рыбопромысловой Экспедиционной Базы, а этих оставили кандидатами. С месяц они приходили на занятия в гражданской одежде, резко выделяясь среди нас.
Через месяц вышел приказ об их зачислении, и они стали полноправными курсантами. Сейчас бы сказали, что они или были блатными, или их родители заплатили, чтобы их взяли сверх штата, но это были простые парни: Виктор Прибавкин из деревни в Смоленской области, Виталий Павлов из Петрозаводска. Тем более, что к концу первого курса у нас отчислили двоих ребят и нас стало, как и было положено, тридцать человек.
Курировать наш класс был назначен Николай Павлович Зверев, это был тот самый пожилой преподаватель, который принимал у нас математику на приёмных экзаменах. Николай Павлович преподавал в училище чуть ли не с его возрождения в 1944 году, курсантов он знал и понимал. Может быть, он несколько излишне опекал нас, ведь около десяти лет в училище набирали ребят после семилетки в возрасте четырнадцати - шестнадцати лет, мы же были на три - четыре года старше, были более самостоятельными и интересы у нас были несколько иные.
Николай Павлович устраивал для нас экскурсии по Таллину, водил в музеи. Естественно, по воскресеньям. Некоторые предпочитали проводить свободное время иначе. Николай Павлович порой обижался, когда какой-нибудь организованный им культпоход собирал всего несколько человек желающих. Ведь он тратил на нас свой единственный выходной, тогда суббота была рабочим днём. Но мы видели, что он искренно заботится о нас, и все тепло и с уважением относились к нему.
Кроме старшин в группе был избран комсорг - секретарь комсомольской организации, ведь мы все были комсомольцами, и редколлегия стенной газеты. Газеты выпускались в каждой группе. Я был избран редактором нашей. Как она называлась, уже не помню, а вот название газеты параллельной эстонской группы - "Викинг", вызвало переполох в училищных верхах. Вспомнили, что во время войны такое имя носила немецкая дивизия СС. Конечно, сейчас это кажется идиотизмом, но ребятам настойчиво порекомендовали придумать для газеты какое-нибудь другое, более нейтральное название. Сначала они пытались что-то доказывать, убеждать, потом поняли, что спорить бесполезно, и газета сменила скомпрометированное эсэсовцами название на более идеологически выдержанное.
Первое время Кулларанд несколько раз устраивал нам тренировки, правда, в основном, когда был дежурным офицером. Видимо, чтобы сочетать приятное с полезным. Минут за двадцать до отбоя он приходил в кубрик, где располагались наша и эстонская группы, и подавал команду: - Отбой! - мы должны были быстро раздеться и улечься в койки.
Через пару минут следовала команда: - Подъем! Строиться! - надо было ещё быстрее вскочить, одеться и построиться.
Капитан засекал время, за которое нам удавалось все это выполнить:
- Плохо! Долго копаетесь. Повторим ещё раз.
Но, надо сказать, что мы довольно быстро научились укладываться в норматив, который, видимо, был не слишком жёстким, и вечерние тренировки прекратились.
Однажды кто-то из ребят с таинственным видом сообщил, что ночью будет учебная боевая тревога. Кто организовал утечку информации, не знаю, может быть, сам Кулларанд. Спать легли в тельниках, носках, а некоторые, после того, как по кубрику прошёлся дежурный офицер и проверил, как уложена форма на банках, встали и натянули на себя брюки и суконки. Никто, не спал, ждали сигнала тревоги.
Когда замигала красная лампа над дверью кубрика и дневальные дурным голосом возопили: - Рота! Подъем! Боевая тревога! - мы построились даже быстрее наших второкурсников. Хотя, может быть, в отличие от нас, они особенно и не торопились. Оно им было надо? Но, нужно сказать, что тревогами и тренировками нас особенно не докучали. Слегка погоняли, видимо для того, чтобы мы обрели форму, и на этом успокоились.
На третьем курсе, я, после подъёма лежал в койке ещё минуту-другую, нежился, - заводил часы. Когда дежурный офицер делал мне замечание, почему я валяюсь после команды "Подъем", я отвечал:
- Сейчас, заведу часы и встану.
- Ладно, нечего разлёживаться, поднимайтесь, Филимонов, поднимайтесь.
На первом курсе мне, конечно, дали бы за это "завожу часы", но к третьекурсникам было уже несколько другое отношение.
В одно из воскресений всех нас первокурсников собрали в актовом зале, и Новицкий прочитал нам пространную лекцию об истории морской формы, о правилах ее ношения. Предостерёг от нарушений формы одежды, сказав, что за это будут наказывать. - Правда, сейчас вы носите форму с удовольствием. И, если и нарушаете, то по незнанию, но курсе на втором, третьем, начнутся поползновения. Хочу предупредить заранее, не пытайтесь, если не хотите иметь неприятностей. За нарушение формы одежды будем строго наказывать. Действительно, в дальнейшем поползновения были, форму нарушали, но не в училище, конечно.
Вскоре после нашего возвращения из колхоза в Советском Союзе был запущен на околоземную орбиту первый в мире спутник. Тогда это казалось фантастикой. Мы все слышали о Циолковском и его идеях, но, казалось, все это будет в таком отдалённом будущем, что никто всерьёз его предсказания не принимал. Считали, тешится дедушка безобидными фантазиями, ну и пусть себе тешится. И вот, спутник летает. По радио то и дело транслировали его пиканье. Сообщалось даже, когда и над каким районом он будет пролетать. Люди в вечернее время стояли, задрав головы к небу. Находились счастливцы, которым вроде бы удавалось рассмотреть пересекающую небосвод светящуюся точку. Конечно, все газеты в захлёб комментировали это событие.
Тогда ведь установка была: догнать и перегнать Америку. Правда, даже догнать никак не получалось и вдруг - перегнали в космосе. Но мы увидеть спутник не могли - по распорядку дня вечером была самоподготовка, и выйти во двор и высматривать в небе спутник у нас, к нашему сожалению, не получалось. Распорядок дня в училище был строгим и соблюдался неукоснительно.
Нас приятно удивило в начале, что подъем был в 7:30. Видимо, это осталось ещё с тех времён, когда в училище набирали ребят 14 - 15 лет после седьмого класса. Правда, наслаждались мы поздним подъёмом не долго. Перед зимней сессией Аносов издал приказ, который гласил, что для увеличения времени на подготовку к экзаменам на период сессии, временно подъем устанавливается в 7:00. Естественно, это осталось навсегда. Вот как выглядел наш распорядок дня:
07:00 - подъем, физзарядка (по пятницам вместо физзарядки вытряхивание одеял и обмен постельного белья).
07:30 - 08:00 - утренний туалет.
08:00 - 08:30 - построение, переход в училище.
08:30 - 09:00 - завтрак.
09:00 - 13:00 - занятия.
13:00 - 14:00 - обед.
14:00 - 16:00 - занятия.
16:00 - 18:00 - личное время.
18:00 - 19:00 - ужин.
19:00 - 22:00 - самоподготовка.
22:00 - вечерняя поверка, построение, переход в экипаж.
23:00 - отбой.
День наш начинался с сигнала "Подъем", который играл на трубе парень из нашей группы Толик Маликов. Я уже говорил, что раньше он был музыкальным воспитанником в воинской части в Бресте. Родители его погибли во время войны, был только старший брат где-то на Украине. Толик был невысокий темноволосый худощавый паренёк с хорошим чувством юмора, всегда в отличном настроении. Любили его все. Трубач он был отменный. Играл в духовом оркестре училища и в эстрадном, выступления которого на наших вечерах объявляли так: "Tallinna merekooli estradi orkestr "KOSMOS"! (эстрадный оркестр Таллиннского мореходного училища "КОСМОС"). Кем-то средним между ведущим и конферансье был парень из параллельной эстонской группы по фамилии Бергштрем, он и сам играл в эстрадном оркестре на струнных. Бергштрем после окончания училища был распределён на Дальний Восток и вскоре погиб там.
Когда суда заходили в Ванино, моряки ездили в Советскую Гавань, именно там можно было сходить в ресторан, а если повезёт, то и снять, как у нас говорили, чудачку. Если моряк задерживался в Сов гавани и автобусы в Ванино уже не ходили, добирались со станции на товарняках, соскакивая у порта в Ванино на ходу. В темноте соскочил с товарняка и Бергштрем и напоролся на стрелку. Утром его так и нашли, висящим на стрелке, - мёртвым.
Но возвращаюсь к вечерам. Эстрадный оркестр наш высоко котировался в городе, так же, как и училищные вечера. Большей частью это были просто танцевальные вечера под эстрадный оркестр, который располагался на сцене. Хотя, раз в год, каждая рота устраивала свой ротный вечер, где в первом отделении была своя, ротная самодеятельность, а танцы уж во втором. Каждую субботу после девятнадцати часов парадный подъезд училища осаждали толпы девушек, желающих попасть на вечер в мореходку. "Мореходы" считались в Таллине завидными женихами, и потенциальные невесты старались не упустить свой шанс.
Особым успехом пользовались третьекурсники, которых, как все знали, ближе к выпуску охватывала эпидемия женитьб. С будущими жёнами ребята знакомились, большей частью, именно на вечерах. Порядок на таких вечерах обеспечивал наряд и курсанты дежурного взвода. Они же церберами стояли у входных дверей. Каждый курсант мог провести с собой одну девушку, но у большинства ребят на первом и втором курсах подруг ещё не было. Если бы соблюдать установленный порядок и не пропускать толпящихся у дверей одиноких девиц, в зале преобладали бы представители мужского пола.
Поэтому, когда поблизости не было дежурного офицера, а порой и с его молчаливого согласия, двери приоткрывались для всех, и шумной, чирикающей толпой, благодарно улыбаясь, девушки по белой мраморной лестнице вспархивали в зал на призывные звуки музыки. Ближе к концу вечера люстры вырубались, свет от прожектора падал только на вращающийся зеркальный шар. В сумятице бегающих световых пятен вспыхивали золотом якоря и курсовки на рукавах кавалеров, бриллиантами сверкали зубы в улыбках счастливых дам.
Спрашивается, как же было не задуматься о самоволке, провожая домой девушку, с которой только что познакомился. Она таинственная и прекрасная, восхищённо улыбается твоим шуткам, от неё маняще пахнет духами, блестят в полутьме ее глаза. Хочется ходить и ходить с ней по улицам засыпающего Таллина, читая стихи, рассказывая о жизни в училище, а то и о морях и штормах, в которых якобы побывал.
Но в 24:00 ты должен быть в экипаже и когда вспоминаешь об этом, сразу мрачнеешь, а девушка встревожено спрашивает: что с тобой? Время поджимает, ты доводишь ее до дома, пытаешься поцеловать у подъезда. Хорошо, если она уклоняется, а если нет? Ты торопливо договариваешься с ней о встрече через неделю, и бежишь по опустевшим улицам города. Но кто знает, что будет через неделю. Правда, и вечера, и девушки были позже. Пока же мы только втягивались в учёбу, а все свободное время предавались (вернее, предавали нас), строевым занятиям.
А что касается Маликова, то он рассказывал, когда мы уже оканчивали училище, его вызвал Аносов и предлагал зачислить на второй курс судоводителей, чтобы он ещё на два года оставался в училищном оркестре. Обещал ему при этом всяческие поблажки. Но Толик собирался жениться, да и хотелось уже самостоятельности, он отказался. Позже он плавал в Эстонском пароходстве. К сожалению, умер он молодым.
Сигналы "Подъем" или окончания занятий Толик предварял первыми тактами какой-нибудь популярной тогда мелодии, чаще всего это был "Вишнёвый сад". Мы воспринимали это с большим энтузиазмом, особенно, когда Толик исполнил это первый раз.
Тогда он стал героем дня всего училища. Было это во время занятий и на перемене к Толику подходили ребята со старших курсов и одобрительно похлопывали его по плечу, что для первокурсника считалось большой честью.
Свободное копирование
