Усть-Нарва расположена на левом, высоком берегу Наровы. Противоположный, правый берег низкий, с левого берега он далеко просматривается. Левый берег тоже начинается с низины шириной 50 - 70 метров, над которой круто нависает поросшая соснами высокая дюна. В посёлке гребень дюны срезан, получается, как бы крутой спуск к Нарове.
За поселком же за гребнем снова идёт небольшой уклон, дальше он переходит в равнину, заросшую сосновым лесом. Склон дюны, обращённый к реке, был изрыт немецкими траншеями, за гребнем было много блиндажей. Туда-то мы и ходили пополнять наши запасы боеприпасов. Ходить там можно было совершенно не опасаясь мин, там сидели немцы при обороне Усть-Нарвы и свои позиции им минировать не было смысла. А вот болотистая низина между рекой и дюной была ими густо заминирована. Местами на этой низине были заросли кустарника.
Наши наступали на Усть-Нарву с правого низкого берега. Они форсировали Нарову, а она там шириной метров 200 - 300, и высаживались на низину левого берега. И на левом берегу, и высадившись на правый берег, они были у немцев, сидевших в траншеях наверху дюны, как на ладони. Поэтому, как говорили местные жители, положили немцы наших там очень много. На левом берегу Наровы была пристань, к которой несколько раз в сутки приставал старинный колёсный пароходик "Eesti ingel" (Эстонский ангел), по-моему, он так назывался, который совершал рейсы между Нарвой, Усть-Нарвой и хуторами, расположенными по берегам Рассони - реки, впадающей в Нарову почти в самом ее устье со стороны правого, российского берега. Мы называли его просто - "Эстенгрик". К этой пристани через заболоченную низину были проложены когда-то мостки, теперь ходить по ним нужно было очень осторожно, потому что со времён боев их никто не ремонтировал. Мостки шли через кусты. И вот идёшь по ним и видишь, как в кустах лежат черепа, ботинки, а из них торчат кости ног. Тела, видимо, растащили зверьки, а головы, ботинки так и остались лежать. Это останки наших солдат. Переправившись через Нарову, они, видимо, пытались укрыться от огня немцев в кустах. Но все эти кусты были немцами заранее пристреляны, а, кроме того, мин немцы для них не пожалели. Даже наши пацаны, лазая всюду, в кусты эти заходить опасались. Нас они об этом сразу предупредили.
Увидев все это первый раз, испытываешь шок, но потом быстро привыкаешь. Сколько раз бывало, когда ходишь по местам боев, пнёшь ногой каску, а под ней оказывается череп. В основном все эти каски были наши. Однажды я увидел две каски рядом - немецкую и нашу и под обеими были черепа. Что разыгралось здесь три года тому назад? Некоторые каски были пробиты осколками. Сейчас я думаю, если наши войска заняли эти места, почему осталось столько не похороненных тел именно наших солдат. Ведь все это было в ближайших окрестностях Усть-Нарвы. Суворов говорил, что война не окончена до тех пор, пока не похоронен последний павший на ней солдат. В конце XIX века большое впечатление произвела на общественность картина Верещагина, называлась она, по-моему, "Забытый". В поле лежит тело убитого солдата, и над ним вьются вороны. Люди даже протестовали, как такое может быть.
В 1947 - 1949 годах, я сам видел, как минимум несколько десятков таких "забытых" на сравнительно небольшой территории. Это были не останки врагов, хоть и их не принято бросать, как падаль. Это же были останки солдат-победителей. И, наверное, родственники всех этих солдат получили извещения, что их муж (сын, отец, брат) пропал без вести. Кроме того, что они не знали, где похоронен пропавший солдат, они страдали и материально - за "пропавших без вести" пенсии не платили. Чинуши из соответствующих органов каждого "пропавшего без вести" подозревали в том, что он сдался врагу, а пленный считался предателем. Ведь это же была установка самого товарища Сталина. Какая же за предателя может быть пенсия. А он не предатель, он честно погиб за Родину, выполняя свой священный долг. Родина же не удосужилась даже зарыть его тело в землю. Его растащили звери и птицы. Откуда такое скотское безразличие к своим солдатам, к своему народу.
Никогда этого не было раньше в России, пока во главе России стояли русские православные люди. А потом пришли ленины, троцкие, сталины. Так называемые "интернационалисты". Кем для них был русский народ? Быдлом. Тело скотины можно хоть употребить в пищу после убийства её, а на что годится труп убитого солдата? Вот они и валялись по кустам.
Сейчас я вспоминаю: у черепов был полон рот зубов. Все это были молодые ребята. Они "ушли не долюбив, не докурив последней папиросы", как написал в стихах один из них, тоже позже погибший. И их даже не похоронили по-человечески. Может быть, это были как раз те мальчишки, что ушли на войну сразу после выпускного вечера в школе. Многие из них пошли добровольцами защищать Родину - "социалистическое отечество в опасности". А это социалистическое отечество...
А ведь мы, лазая по местам боев, находили черные пластмассовые капсулы со свёрнутыми в трубку бумажками, на которых карандашом были написаны фамилии солдат и их домашние адреса. Ведь тогда, три года спустя после того, как солдат погиб, многие записки ещё легко читались. Если бы нам кто-нибудь объяснил, что эти капсулы нужно приносить хотя бы в школу. Я лично читал не меньше десятка таких бумажек. Что мы с ними делали? Прочитаем и выбрасываем. Какой с нас спрос за это варварство. Ведь нам было по 11 -12 лет и о том, как важна эта записка для кого-то, никто нам не говорил. А самим и в голову не приходило. Вон их сколько. Я понимаю, это не актуально было в Рустави, Электростали, Питере, но здесь-то, в Усть-Нарве! Все же видели кости этих не похороненных советских солдат. Могли бы в школе объяснить, как это важно. Скольким павшим безымянным солдатам мы вернули бы имена. Я понимаю, это мой грех, но надеюсь, что когда придётся держать ответ за грехи, этот грех посчитают неумышленным.
"Господи, прости им, ибо не ведают они, что творят". Так можно было сказать и о нас. Действительно, творили. И, действительно, не ведали. Тех же, кто должен был похоронить павших солдат, собрать эти капсулы и известить родных о геройской гибели солдата, но не сделал этого, прощать нельзя....
По немецким блиндажа и окопам на берегу Наровы мы много лазали. Кода мы собрались идти с ребятами первый раз, нам рассказали о минах. Сказали, что есть немецкие прыгающие мины, наступишь на неё, она подпрыгивает на полметра и взрывается. Сверху у неё торчат три усика из жёсткой проволоки. Поэтому, если почувствовал, что наступил на усик, сразу падай на землю. На мой вопрос, как же я через ботинок почувствую, ответили, что надо почувствовать. Когда я стал уточнять, что же это такое, наступить на усик, понял, что никто из присутствующих не наступал. Вероятно, тот, кто наступал, потом ничего рассказать уже не мог. Видимо, этот инструктаж входил в ритуал посвящения новичков.
Находки в блиндажах были разные. Много было патронов, иногда мы находили целые цинковые коробки с ними. Находили какие-то личные вещи, ремни с пряжками из светлого металла с венком и надписью по кругу: "Got mit Uns". Часто находили немецкие консервы в ржавых уже банках. Интересно, у банки было второе дно и там лежал кусочек карбида. Нужно было сделать дырку в этом дне и налить туда немного воды. Растворение карбида протекает с выделением тепла. Через несколько минут солдат имел горячую пищу. Ребята говорили, что они находили в немецких блиндажах даже хлеб, упакованный в бумагу, облитую воском, и что будто бы этот хлеб и тогда был ещё мягким. Я не знаю, сам я не находил, но такое слышал. Правда, не знаю, можно ли этому верить.
В первый же раз, как мы с Додкой туда попали, нам устроили "боевое крещение". Я уже говорил, что гребень прибрежной дюны на Нарове был выше места, где находились блиндажи, а траншеи были на противоположном склоне, обращённом к реке. Так вот, под этим гребнем был прорыт ход, чтобы солдаты при необходимости могли попасть в траншеи, не перебегая через гребень и не попадая под огонь наших. Пролезть по этому ходу - был обязательный ритуал для каждого новичка. Правда, надо отдать должное, каждый раз лезли по нему все. Отказавшись лезть, "теряешь лицо", как говорили индейцы. Никогда ты не будешь равноправным членом коллектива, каждый, кто захочет, сможет помыкать тобой. Ведь мальчишеский коллектив - стая с очень суровыми законами.
Лезть было страшновато, но отказаться и в голову не приходило. К тому времени ход этот был высотой сантиметров 60, в ширину несколько больше. Снизу был песок, а потолок и стены были укреплены вагонкой. Она была выкрашена в серый цвет, видимо, отодрали ее немцы со стен какого-то дома. Длина хода была метров двадцать - тридцать. Помню, как я на четвереньках полез в тёмную дыру. Сверху сыпался песок. Было очень неуютно. Через несколько метров ход раздвоился. В левой части показался просвет, а правая - уходила в темноту. Я уже знал, что ползти нужно на просвет и даже то, что в правой части, где-то вдали лежит скелет, так ребята говорили. Наконец я оказался в траншее на противоположном склоне. Передо мной открылась река, поля и перелески за рекой. И надо всем этим - огромное небо. Видеть его было особенно приятно.
А ещё я подумал, как удобно было немцам обстреливать наших, когда они форсировали Нарову. Все было, как на ладони. На этом я, пожалуй, тему боеприпасов закрою. Пока. Потом придётся ещё к ней вернуться, но уже не на долго. В основном я ввёл в курс, как у нас со всем этим обстояли дела.
Свободное копирование
