Только закрутилась машина сборов - "Фамилия? Рота? Идти можешь?" - прибегает запыхавшийся мальчишка.
- Где тут старший доктор?
- Я старший. Что тебе?
- Эшелон с ранеными разбомбил немец! Побил - страшное дело!
- Где?
- А у разъезда. Крича-ат, страх!
- Проводишь на место, парень. Сейчас поедем.
Спросил начальника: можно ехать? Взял четырех санитаров, Канского и Тамару, несколько пар носилок, санитарную сумку, и мы поехали. Мальчишку посадили в кабину. Через четверть часа машина стала. Я огляделся сверху. Поле несжатой низкой ржи. Редкий кустарник, невысокая насыпь железнодорожного полотна. На пути стоят пять обгорелых классных вагонов с красными крестами на стенах. Еще несколько таких же свалились под откос. Около насыпи и на путях чернеют ямы от бомб. Остро пахнет горелой краской. Стелется редкий дым. Нестройные, слабые крики:
- Ой! Ой! Ой! Пи-и-ть! Пи-и-и-ть!
- Помогите. Помогите.
По всему полю, не густо, рассыпаны лежащие люди. Сначала кажется, что все неподвижны - трупы, но потом, приглядевшись, вижу: некоторые ворочаются, поднимают головы... Ага, увидели нашу машину - движение усилилось, приподнимаются, встают. Сколько здесь людей? Сто, двести? Сколько живых? Что мы можем сделать - горстка медиков? Стоп! Работать. Напоить нужно... Нечем. Не догадались. Помощь вызвать. Шоферу:
- Поезжай в госпиталь, вези бидоны с водой, вези санитаров, сестер, носилки, перевязку... шины... Да, сначала прямо к начальнику - расскажешь, что видел.
Машина уехала, а мы пошли к путям. Сначала нужно туда, к вагонам... Эти, что расползлись по полю, могут еще подождать, а там...
Страшная картина вблизи. В искореженных, обгорелых и тлеющих вагонах среди железных балок и перекладин зажаты люди... Нет, уже трупы... Даже трудно проверить - до некоторых нельзя добраться. Нужно резать железо. Изувеченные тела, кровь, почерневшая от огня, остатки повязок и металлических шин. Смрад от горелого мяса и краски...
Насыпь невысокая, к счастью. Некоторые вагоны только сошли с рельсов, другие свалились на бок тут же рядом. Видимо, скорость перед крушением была невелика. Паровоз неподвижно застыл метрах в трехстах. Там его накрыли при попытке уйти после крушения. Рядом с вагонами на лугу лежит десяток неподвижных фигур. Это те, что выбрались, но потеряли сознание и так остались лежать. Некоторые умерли за эти часы.... Дальше от путей, среди редких кустов полосы отчуждения и зеленого барьера, разбросаны раненые, пытающиеся двигаться, ожившие при виде нас, кричащие и стонущие. Еще дальше, во ржи, - лежащие и сидящие фигуры. Они тоже кричат, не разобрать слов, далеко. Что делать? Кому помогать? Как? Быстро нужно прикинуть. Время позднее - скоро сумерки... Самолеты-разведчики летают, и со стороны станции слышны взрывы. Дым на горизонте всюду.
Первое - нужно собирать в одно место, чтобы вывозить... Выбрать такое место, чтобы укрытие... И дорога. Осматриваемся - вон там, недалеко от головных вагонов, лощинка луга, кусты уходят между полосами ржи в сторону от насыпи. От дороги недалеко - по полю можно проехать. Бежим туда с Канским - да, место подходит.
- Товарищи! Собирайтесь, кто может, поближе к кустам! Отсюда будем вывозить в госпиталь!
Послал двух санитаров - помогать тем, которые могут двигаться. Канского, Тамару и еще двух носильщиков взял с собой - оказывать помощь.
Пошли к полосе около вагонов - выбирать живых среди мертвых. На вагоны стараюсь не смотреть - там просто жуткие картины. Парень с разбитой головой. Видимо, просто выпал из вагона. Смотрю - пульса нет, дыхания нет. Мертв. Еще один "черепник" - без сознания, но дышит.
- Несите!
Унесли. Еще дальше - раненый с шиной Дитерихса, странно подвернутой под себя, сломанной. Черное пятно под ним - кровь впиталась в песок, не растеклась. Глаза открыты.
- Живой?
- Пи-и-ить...
Пульса почти нет. Шок. Помню наизусть слова. Пирогова: "С оторванной ногой или рукой лежит окоченелый на перевязочном пункте неподвижно; но не кричит, не жалуется, не принимает ни в чем участия; тело холодное, лицо бледное, как у трупа; взгляд неподвижен и обращен вдаль, пульс, как нитка, едва заметен под пальцами, с частыми перемежками..."
- Тамара, введи кубик морфия. Коля, укладывай с ребятами на носилки и несите на место сбора... Осторожнее!
Иду дальше, к следующей фигуре. Лежит, скорчившись, на боку. Обе ноги - в шинах Крамера (шина Крамера - транспортная проволочная шина для иммобилизации плеча, предплечья, голени), до колена. Тоже живой. Двинуться не может, нет сил. Опять шок. Странно.
- Доктор, в живот меня ранило... когда бомбили... силы потерял... выполз, а дальше - нет.
Понятно. Скомандовал: и этого нести, ("Придется оперировать живот, лапаротомию делать... если доживет"). А когда ее делать? Вон их сколько... Законы военной хирургии: объем помощи - от обстановки. Так, чтобы максимум общей пользы. Это значит: если много раненых - не делать сложных и длительных операций. Помогать тем, кому помощь возможна и эффективна... Жесткие законы. А как иначе?
Еще несколько живых, шоковых, несколько уже умерших... Вижу, как к месту сбора сползаются те, кто может передвигаться. Санитары ведут хромых... Коля с Тамарой вводят морфий, укладывают на носилки, подбинтовывают повязки, накладывают новые... Бинты уже к концу подходят... Не рассчитали. Нужно еще сносить к месту сбора тех, кого мы обработали.
- Николай Михайлович! Смотрите - машины идут...
Выпрямляюсь - да, замечательно! Идут три санитарные полуторки и эмка. Видимо, начальство из ПЭПа едет. И помощь! Побежал им навстречу, машу рукой - сюда подъезжать... Из эмки вышли главный хирург Бочаров и еще незнакомые врачи со шпалами. В санитарках - медицина, носилки. Докладываю. Слушает внимательно и не торопит... Похвалил скупо:
- Правильно делаете. Здесь товарищи из других ППГ... Они возьмут на себя самых тяжелых... Потом дал инструкции, кому что и где делать. Четкие, исчерпывающие. Молодец, настоящий хирург!
Поразительно, что может сделать страх. Вот лежит сержант с двумя шинами Дитерихса... Он совершенно без сил, голова в песке повернута в сторону - только чтобы дышать... Руки выброшены вперед, судорожно вцепились в жиденький кустик ивы... Пульс, приличный, только частит. Повернули его на спину. Глаза вытаращенные, дикие. Хрипит:
- Везите скорее... скорее. Он опять прилетит... всех уничтожит... три раза... три раза заходил...
Успокаиваю. Морфий ввели прямо в вену. Размяк. Глаза закрыл.
- Как же ты уполз так далеко?
- Уползешь... смерть-то, она... страшная...
Примерно каждый пятый ранен вторично, при бомбежке. Одни завязали себе раны чем попало, другие не смогли - не умели или нечем.
Большинство в одних гимнастерках и брюках с разрезанными штанинами... Многие без обуви. Документы не у всех. Наша машина вернулась быстро. Приехало много народа - Чернов, Зоя, политрук Шишкин. Женщин-врачей, говорят, начальник не пустил: "Здесь обрабатывайте - больше пользы". Привезли все необходимое - воду, перевязочные пакеты, шины. Из других госпиталей тоже машины приехали. Большинство раненых - тяжелые. Были, говорят, и ходячие, но они поплелись вдоль полотна в сторону Сухиничей.
Мы едем домой с последней машиной, когда совсем стемнело. Везем последних раненых. Кажется, обшарили всю площадь, по обе стороны полотна. Некоторые уползли - почти за километр от дороги. Мертвых не собирали. Тяжело на душе из-за этого, но что же делать? Нужно думать о живых. Если бы сносить трупы или даже документы собирать - не хватило бы времени дотемна живых увезти. Утешаем себя тем, что завтра жители из соседних деревень похоронят или, может быть, боевые части...
Свободное копирование
