Геологический отряд Забайкальской экспедиции. База была в Благовещенске, а работали мы к северу от железной дороги в районе городов: Могоча, Амазар, Сковородино. Начальником партии был геолог Крылов Владимир Алексеевич. Отряд был небольшой: Инга - геолог, маленького роста, худенькая; Миша - физик из МГУ, высокий, худой парень и я. В Малых Коволях на разъезде, где начинался наш маршрут, Крылов взял в проводники маленького худого мальчишку Гришу. Он хорошо знал здешние леса.
На базе в Благовещенске мы получили большой мешок хорошей муки, канистру подсолнечного масла, коробку китайских куриных консервов, вермишель и канистру спирта. Нашу базу мы создали в 10 км к северу от железной дороги в бывшем поселке «Солонечное», который заложили золотоискатели. Уходя на другое место, они разорили и пожгли избы (у них такая примета!). Из домов пригодных для жилья осталась пекарня и столовая. В столовой были выбиты стекла, но какое-то подобие крыши сохранилось.
Прошло примерно две недели. Мы уже немного обжились. Мужики уже все ушли в тайгу на маршрут, и мы с Ингой решили воспользоваться их отсутствием и устроить себе банный день. Нагрели в ведрах воду, намылились с головы до ног и в это время услышали стук копыт. Мы решили, что это олени и выглянули из окна кухни. Перед окном остановились две лошади, на которых сидели пограничники. Бежать куда-то одеваться было поздно. Мы присели перед окнами, намыленные и перепуганные и молчали. Один из них, глядя на нас, смеясь, сказал: «Девчата, а что это ваш Крылов до сих пор на погранзаставе не отметился. Вы ведь в погранзоне находитесь». Глаза его смеялись, но голос был строгий. Второй, еле сдерживая смех, сказал: «Хватит их пугать. Поехали, а то комары их совсем заели». И они рысью пустились в обратный путь. Только теперь мы почувствовали, что такое комары. Мы быстро ополоснулись и оделись, но чесались несколько дней до болячек.
В первый маршрут мы собирались, как на свадьбу: цветные карандаши, ручку, простой карандаш, компас, запасную книжку «Полевой дневник», платок, фляжку с водой и много еще не нужных на маршруте вещей. Крылов привязал на веревочку простой карандаш, повесил на шею, привязанный на веревке нож, и взял в карман «полевой дневник», за пояс заткнул геологический молоток. Намазал лицо и руки диметилфталатом, надел накомарник и сказал, что не надо ничего брать лишнего. На маршруте каждая мелочь имеет вес. Потом на маршруте мы поняли его слова. Мы ползли за ним вверх по сопке в накомарниках, взмокшие, уставшие. А он шел легко и быстро. Когда он сказал: «Ой, ребята, вы меня уморили. Давайте отдохнем». Мы там же где ползли, сунув морды в траву, легли и дышали, как загнанные лошади. После этого похода я брала на маршрут только самое необходимое: геологический молоток, нож, карандаш, «Полевой дневник» и маленький мешок для образцов породы-шлифов.
Сначала мы устроили лагерь в бывшем поселке «Солоничное», примерно в 15 км к северу от железной дороги. Отсюда мы ходили в маршруты, обследуя каждую сопку. В Малых Ковалях на станции Крылов взял нам проводника - подростка Гришу. С его легкой руки все стали называть меня Миролимой. Гриша так привязался ко мне. Ходил за мной по пятам, садился есть всегда рядом со мной. Однажды мы с Ингой после ужина пошли прогуляться «за кустики» и Гриша пошел за нами. Крылов окликнул его и стал ему что-то объяснять. Когда мы пришли, Гриша, не смущаясь, спросил нас: «Опростались?». Мы от смущения не знали, что ответить. Однажды мы были на маршруте на высокой сопке, и началась гроза. Грозы там начинались неожиданно. Из-за какой-то сопки быстро выползала туча, начинался ливень и наши мелкие реки становились не проходимым потоком. Мы бежали с сопки - она была довольно высокая, заросшая лесом и кустарниками. Нас было трое - Я, Гриша и Миша. Мы летели вниз, не видя дороги, дождь хлестал в лицо, беспрерывно вспыхивали молнии, и я от страха всю дорогу кричала: «Мамочки! Господи помилуй». Еще утром мы переходили речку под сопкой, где воды было воробью по колено, а теперь воды стало по пояс. Река несла корни и ветки деревьев. Мы с разбегу, схватившись за руки, переправились на другую сторону, и вышли на свою тропинку. Прибежали в Солонечную мокрые по шею и продрогшие. Крылов ждал нас, но старался шутить и говорил: «А я слышу бурелом в тайге. Ну, думаю, это Миралима возвращается». Он налил нам по полстакана спирта. Заставил выпить, быстро переодеться в сухое, и лечь в спальные мешки. Утром мы были как огурчики - никто не простудился.
Заканчивались сухари. Но у нас был еще мешок хорошей муки и Крылов послал меня и Мишу (он был студентом физического факультета МГУ) в дальний поселок Малые Кули с мукой, чтобы нам испекли хлеба. Это был небольшой поселок на семь семей. Там жили телефонисты, которые обслуживали телефонную линию Москва-Совгавань. Мы пришли в Малые Кули к вечеру и страшно устали от долгой дороги. Мы ведь несли не только муку, но и наши спальные мешки. Поэтому мы передали женщинам муку, развернули спальные мешки и завалились спать. Ночью все полчища клопов, которые жили в этих избах приползли в наши мешки. Здесь уже было не до сна! Только бы дожить до рассвета? Я поняла, что мишка тоже не спит. Наконец, он не выдержал и вышел на улицу. Я не много подождала - в туалет ли он вышел, и тоже вышла на улицу. Миша ходил в зад и вперед, обмахиваясь ветками от комаров. Я села на пенек, застегнула штормовку, надела накомарник, и задремала. Утром мы возвращались в Солонечное с буханками ароматного хлеба в рюкзаках. Аромат свежего хлеба расстилался по всей тайге. Так хотелось съесть, хотя бы кусочек этого хлеба. На привале Миша сказал: «Так хочется съесть хотя бы корочку этого хлеба». Я сглотнула слюну и сказала: «Ага! Но надо иметь силу воли. В Солонечной тоже ждут хлеба . Пошли». И мы весь оставшийся путь шли молча, отмеривая километры.
Через некоторое время, закончив работу на сопках возле Солонечной, мы перенесли свой лагерь в Малые Кули. Мы рассказали Крылову о бессонной ночи и клопах и поэтому, когда мы прибыли в Малые Кули, мы сразу поселились на сеновале. В Малых Кулях была под горкой банька - маленькая топилась по черному. При входе от воды мокрая земля, по которой пролегали две дощечки, не высокий порог и большая щель под дверью. Нам истопили баню «на славу». Мы пришли разделись и поняли, что дышать нечем. Решили открыть дверь и глянули в окошко. На взгорке перед баней расселись все жители от мала до велика и наблюдали за банькой. Мы поняли, что это проверка москвичей. Дверь открывать нельзя! Дышать нечем! Но и сдаваться не хотелось! Мы набрали из кадушки холодную воду, легли на землю около двери и, обливаясь водой, лежали в грязи и дышали в отверстие под дверью. Так мы пролежали минут 40. Потом сполоснулись, оделись и вышли. Жители нашего поселения были «повергнуты в прах». «Ну, девки, вы здоровы! У нас не кажный мужик такую баню выдержит». Наш авторитет в глазах жителей значительно вырос.
По своей дурости и неопытности, мы совершенно не боялись ходить по тайге. Женщины в поселении ходили на речку за водой все вместе с детьми, которые брали палки и стучали по деревьям. Это называлось «Чтоб хозяина напугать».
Тайга в те годы была так богата - заросли голубики, малины, красной смородины вдоль речек, грибов - немеренно. На маршруте, не останавливаясь, проводишь открытой ладонью по кустикам голубики - и полная горсть крупных матово-сизых ягод голубики. Земляника крупная как садовая клубника. Однажды мы пришли в падь, где нам надо было поставить на ночь палатку, так мы целый час собирали землянику, чтобы поставить палатку. Вся падь заросла земляникой, ступить было некуда. Мы поставили палатку и даже не успели вскипятить воду, как начался сильный дождь, который продолжался трое суток. В первые сутки мы съели сухари, потом брали щепотку гречки и долго сосали и разжевывали.
Совсем рядом плескалась вода, и мы поняли, что река вышла из берегов и затопила часть долина. На третий день дождь перестал. Выглянуло солнце. В пади раскрылись лилии красные с черными пятнами высотой с человеческий рост. Их было так много! Еще мне запомнились там саранки (цветы типа тюльпанчиков) золотистого цвета. Цветки напоминающие тюльпаны.
Мы разожгли костер и начали сушиться. Миша повесил на палку над костром свои носки. Налили воды, положили крупу и начали варить кашу. Вдруг Инга начала отворачиваться в сторону и хихикать. Миша помешивал кашу палкой. Я спросила Ингу: «Что ты смеешься?». Она сказала: «У Мишки носок сгорел». В это время Миша спокойно из каши вынул свой носок. Но кашу мы все равно съели. Так хотелось есть.
Когда мы пили чай, мы привыкли остатки чая выплескивать за спину. И когда я приехала в Москву, и сидела за столом, рассказывая об экспедиции, я допила чашку чая и выплеснула остатки в угол комнаты. Родители были в шоке.
Когда я получила деньги, которые Крылов прислал в Москву, я первым делом пошла и купила родителям пылесос. Он тогда был довольно дорогой и родители, внутренне радовались, но поругали меня за такую дорогую покупку. Пылесос поставили к родителям в комнату. Утром я встала и услышала тихий разговор в комнате родителей. Они что-то обсуждали и тихо спорили. Я приоткрыла дверь и заглянула в комнаты. По середине комнаты на ковре стоял пылесос. С одной стороны от него на четвереньках стоял отец и читал инструкцию, а с другой стороны тоже на четвереньках стояла мама и разбирала детали пылесоса. Я поняла, что они признали мой подарок и теперь изучают его по инструкции. Потом мама заставила меня купить отрез на зимнее пальто и рыжую лису на воротник. Эта лиса потом долго у меня валялась, пока я ее не продала в комиссионку (когда вышла замуж и сидела без денег).
ЗИМОЙ ВО ВРЕМЯ СЕССИИ УМЕРЛА МОЯ БАБУШКА (мамина мама). 40 лет она курила. У нее было слабое сердце. Однажды когда отец начал выпивать, она поспорила с ним о том, что человек может бросить пить, если имеет силу воли. И сказала: «Вот я 40 лет курю. И вот это последняя папироса. И больше курить не буду». Через несколько дней она почувствовала себя плохо. У нее болело сердце. И первый раз я увидела, что бабушка днем легла в постель. Через несколько дней она умерла. Врач сказала, что она не должна была бросать курить. Потому что это отразилось на работе сердца. Папиросы были своего рода допингом для работы ее сердца.
Свободное копирование
