Свобода это рай - 3

Идти пришлось недалеко: домик, куда привел нас Леня Генкин, стоял возле самых ворот соседней 9-й шахты. Это было типичное шанхайное жилище -нескладное, потому что сооружалось не за один присест, обезображенное пристройками, плохо оштукатуренное, крытое толем не первой свежести. Главный "шанхай" располагался в стороне, возле короба теплопровода. Там домишки были еще хуже – полуземлянки с крохотными оконцами. Сказать по правде, и эта хижина не показалась нам дворцом.

Но когда через низенькую дверь мы прошли, пригнувшись, внутрь; то увидели чистую, обжитую, уютную комнату, увидели хозяев, которые улыбались нам, совсем незнакомым, словно долгожданным любимым родственникам. И плохое настроение улетучилось в одну секунду.

"Улыбались совсем незнакомым" – сказано неточно. С хозяйкой дома я был хорошо знаком, хотя видел ее всего один раз и то издали. Это была Тамара Пономарева – "Таня" из нашей междулагерной переписки. Теперь у нее был муж – Гарри Римини.

А их сосед по квартире, Яша Хомченко – тот действительно только слышал про нас. Зато очень давно: он поступил на режиссерский факультет ВГИКа вскоре после нашего ареста. Пришел он туда после фронта . Воевал хорошо, чему доказательством была хромая, в пандан фамилии, нога. Учился тоже хорошо, но недолго: стал обсуждать с приятелями пути мирного усовершенствования социализма – ну, и дообсуждался. Дали Яше восемь лет, так что сел он после нас, а вышел раньше. Он познакомил нас с женой Алей.

На белой скатерти стояли бутылки и тарелки с роскошным угощением. Мы было умилились – чем заслужили?! Но выяснилось, что Тамара празднует день рождения; а тут и мы подвернулись. Пришли еще гости, все сели за стол. Первый тост был:

– За тех, кто в море!

Так пили за тех, кто еще оставался в лагере. На Инте для бывших зеков этот первый тост был так же обязателен, как "За Сталина!" для сов. и парт. работников.

Мы были счастливы. Пили весь вечер и не пьянели – или так нам казалось... Свобода это рай!

С этого дня Томка и Гарик стали нашими очень близкими друзьями – позже выяснилось, что на всю жизнь.

Одна из двух пар, живших в домике, была смешаная. Не в том смысле что, он еврей, а она русская. Хотя и это имело место в обоих случаях. Кстати, Тамара даже кидалась когда-то на своего следователя с криком "Убью, жидовская морда!" Гарри называл ее – "моя антисемитка со стажем". На вопрос Юлика, почему же она, с такими установками, вышла замуж за еврея, Томка ответила:

– А я хочу испортить жизнь хотя бы одному.

И вскорости уехала с ним в Израиль, где они живут в мире и согласии по сей день.) Но повторяю: не национальность я имел в виду. Клич из "Книги джунглей" Киплинга – "Мы одной крови, вы и я!" – в наших джунглях понимался по-своему. Томка и Гарик оба прошли через лагеря; значит, они были одной крови, их брак я не называю смешаным. А вот Аля, Яшкина жена, была не нашей крови: комсомолка, "молодой специалист" – т.е., чистая. Она работала врачом в Минлаге по вольному найму.

Когда у Али начался роман со спецпоселенцем Хромченко, ее вызвали, куда следует, и спросили:

– Товарищ Щанова, что у вас может быть общего с заключенным?

– Так ведь он не заключенный, он освободился.

– Ну, вы же понимаете, что мы имеем в виду.

– Нет, не понимаю.

– Смотри, положишь комсомольский билет!..

Аля вытащила билет из сумки, молча положила на стол и ушла.

Человек!..В старые времена этот номер не сошел бы ей с рук, а в хрущевские – проглотили и утерлись, даже с работы не выгнали. Красивая была женщина; мы огорчились, когда – уже в Москве – они с Яшкой разошлись.

Но самая романтическая история была у третьей пары из тех, с кем мы пировали в тот вечер.

Алеша Арцыбушев все восемь лет, что сидел, писал письма своей любимой девушке Варе. И ни на одно не получил ответа: его послания не доходили. Варины родители (приемные, кстати) и раньше не одобряли Варин выбор, а после Алешиного ареста и подавно. Все его письма они перехватывали, а девушке объясняли, что его или нет в живых, или он и думать про нее забыл – лагерь ведь!.. Они даже нашли Варе подходящего жениха. После долгих уговоров она, к их радости, согласилась выйти замуж.

Лагерные товарищи тоже убеждали Алешу, что Варя его забыла. Но он, сам человек страстный и верный, Варю знал и никого не слушал. И уже в Инте, выйдя на вечное поселение, он сделал еще одну попытку.

В Москву уезжал знакомый блатарь, чем-то обязанный Арцыбушеву – тот в лагере работал фельдшером. Алексей написал Варе письмо, а гонцу дал устную инструкцию. Пойти по такому-то адресу. Если дверь откроет она сама – отдать письмо. Если не она – извиниться и уйти.

Дверь открыла Варя.

Через неделю, ничего не сказав домашним, она сбежала в Инту. Сбежала от родителей и мужа в чем была – зимних вещей не взяла, чтоб не вызвать подозрений, и к Алеше приехала в летних туфельках.

Жили они очень счастливо и вскоре родили дочку Мариху. Я помню, как она, двухгодовалая, требовала: "Не гиви Мариха, гиви Маришенька". Мы часто заходили в их интинское жилище, крохотную комнату, оклеенную изнутри – и стены, и потолок – красивыми обоями будто внутренность сундучка. Много лет спустя, бывали у них и в Москве. +) Но в тот первый вечер никто из нас о Москве не помышлял. Мы с Юликом – как бы это сказать? – готовились к вечности. 

+) В 92-м году из Израиля приехал погостить Гарри Римини. Алёша Арцыбушев – полысевший, бородатый – зашел повидаться со старым другом. И увидел эскизы Зои Дунской (она архитектор и занимается реставрацией церквей). Арцыбушев обрадовался:

– Вот что мне нужно!

Он сосватал Зое срочную работу: к прибытию мощей св.Серафима Саровского надо было привести в порядок интерьер храма в Дивееве... Интинская зековская солидарность до сих пор в действии.

А года два назад в нашем доме повстречались и интинские жены – Тамара Римини и Варя. Пришла и Мариха – рыжая, красивая. Больше всех радовалась встрече Варя – будто чувствовала, что скоро умрет. И умерла через два дня от сердечного приступа.