Коммунистические убеждения не мешали Михаилу Александровичу относиться к Сталину, мягко говоря, критически. И в 1953 году, когда появились первые сообщения о тяжелой болезни товарища Сталина, Шварц, как и мы, с надеждой поглядывая на репродуктор, ждал очередного бюллетеня. Врачей среди нас не было, никто не объяснил, что "дыхание Чейн-Стокса" – это предсмертные хрипы, но и так ясно, что дело идет к счастливому концу.
5-го марта я работал в ночную смену. Из шахты выехал пораньше – чтобы успеть к первому утреннему выпуску последних известий. Прибежал в диспетчерскую, подождал немного и наконец услышал скорбный голос Левитана:
– От Центрального... (глубокий вздох: "Х-х-х-х...") Комитета...
– Всё, – сказали мы с дежурным диспетчером в один голос.
По такому поводу следовало выпить, но как на грех спиртного не было.
Отметили это событие всухую. Вчетвером – Свет, Ярослав Васильевич, Юлик и я – купили в лагерном ларьке кило конфет "Ассорти" и съели за один присест. Такой устроили себе детский праздник.
Радовались в зоне далеко не все – боялись, не стало бы хуже. Под репродуктором в бараке сидел молодой еврей – по-моему, тот самый, что попал "за разжигание межнациональной розни" – и плакал крупными коровьими слезами. Да что говорить: и моя мать в этот день плакала...
Свободное копирование
