Я не стал выяснять отношений, интересоваться, почему не сработал лозунг "один за всех... и т.д." Тем более, что и нас вскоре завели в корпус и определили в одну из пустующих камер.
Там было чисто и просторно. Но недолго мы радовались. Только-только стали обживать новую квартиру, вольготно разместились на двухэтажных сплошных нарах – я на втором этаже, в углу, – как снова лязгнул замок, дверь распахнулась, и в камеру ворвалась волчья стая: наши недавние соседи-индейцы. Вожак – невысокий, золотозубый, в отобранной у кого-то велюровой шляпе – огляделся и бросился назад к двери, забарабанил кулаками:
– Начальник! Куда ты меня привел? Здесь, блядь, одни фашисты! Я их давить буду!
– Дави их, Лёха! – отозвался из-за двери веселый голос. Так я узнал, что мы не просто контрики, но и фашисты. Скоро узналась и кличка "старшего блатного" – Лёха с рыжими фиксами. А еще немного погодя ясно стало, какие интересные отношения связывают воров с тюремной администрацией. Но буду рассказывать по порядку.
Лёха взвыл по волчьи и стал бегать взад-назад по проходу между нарами.
– Фашисты! Контрики!.. Вот кого я ненавижу! – выкрикивал он, задыхаясь от ярости. На губах – честное слово! – выступила бешеная пена. – Нет жизни, блядь! Всю дорогу через них терплю!
Его хриплый баритон взвивался все выше, до истерических альтовых высот. Остальные воры бегали за ним, успокаивали:
– Брось, Лёха! Не надо! Не психуй!
Но он не унимался. Продолжая симулировать истерику, оторвал от нар узкую доску, заорал:
– Кто там на дворе заедался?! Где очкастый?
Я придвинулся к краю нар – без особой охоты. Но держа фасон, сказал спокойно:
– Я, что ли?
Шарах!!! Лёха со всего размаху двинул доской – но не по мне, а рядом, по нарам. Тут я окончательно убедился, что это спектакль – наверняка не в первый раз разыгранный и целью имеющий навести ужас на фраеров, подавить в зародыше волю к сопротивлению. Сработало. Камера затихла в ожидании дальнейших неприятностей; никто не вступал в дискуссию.
И воры приступили к главному делу. Расползлись по нижним и верхним нарам, стали потрошить узлы, чемоданы и вещмешки, забирая еду и что получше из барахла. У них ведь были налажены деловые контакты с тюремным начальством. Через одноглазового нарядчика – заключенного, но не "фашиста" и не блатного, а бытовика – скорей всего, проворовавшегося снабженца -все, отнятое у фраеров, уплывало за зону в обмен на водку и на курево.
Поэтому-то блатных перебрасывали из камеры в камеру, расширяя, так сказать, фронт работ. Прибывали из Бутырок новые партии "чертей", и "люди" пускали их в казачий стос.**)
Дошла очередь и до меня. На этот раз мной занялся один из самых авторитетных воров – Петро Антипов, который, как сообщили его коллеги, "по воле хлябал за дважды героя". Т.е., носил украденные где-то Золотые Звезды и ордена Ленина, выдавая себя за дважды Героя Советского Союза.
Он подсел ко мне, спросил миролюбиво:
– У тебя, правда, ничего нет?.. Ну, ладно... А ты кто? Студент?
Я ему рассказал кто я, где учился, за что сижу. Петро выслушал с интересом, посоветовал:
– Вообще-то, не лезь на рога. Лучше держись с нами.
Ко мне в рюкзачок он не заглянул. А мои сокамерники безропотно позволяли копаться в своих пожитках. Один попробовал было протестовать - Эмиль Руснак, красивый молдованин, по делу – шпион румынских королевских войск. Но получив в глаз, смирился и он. Вся операция заняла не больше часа. После этого воров от нас перевели – наверно, на следующий объект, в соседнюю камеру.
**) Пустить в казачий стос, оказачить – ограбить, отнять силой.
Свободное копирование
