Потом снова вызывают меня. Охрана вводит меня в комнату, где сидят два человека.
- Гражданин Спиркин, вы на приеме у прокурора Дорона. Мы ознакомились с вашим делом, и я хотел бы задать вам вопрос. Вы что, действительно с десяти лет занимались контрреволюционной деятельностью? Как же это могло быть?
- Я и не занимался.
- Зачем подписали?
Я молчу.
- Скажите честно: били? При прокуроре скажите.
- Били.
Меня отпустили. Появилась надежда, что откроется, наконец, правда. Я уж решил, что кончатся мои мучения. Но проходит время, и вызывает меня новый следователь. Кладет на стол "Золотое руно". Я с жадностью закурил.
- Запутал ты нас совсем.
- Почему запутал?..
- Подписал?
- Да. Мне жить уже не хотелось.
- Хорошо, давай рассудим. Детство у тебя было тяжелое: голодал, побирался, разве можно при такой жизни любить Советскую власть?
- Я же был комсоргом! Сталинским стипендиатом!
- Но ты ругал Советскую власть?
- Нет.
- Ты же говорил, что ругал председателя сельсовета?!.
- Ругал, когда он мне справку не давал.
- А председатель сельсовета - председатель Советской власти!
Это был следователь Радованский. Сначала он вот так крутил-вертел, а потом снова побои начались.
Как-то во время пыток вошел человек - красивый, крупный еврей. Он ел клубнику со сливками, дразня меня. Лет через пятнадцать, когда я приду работать в Философскую энциклопедию, я снова его увижу. Я спрошу его открыто, работал ли он в органах, знал ли Радованского. Он подтвердит, что да - работал, да - знал. И вот тогда я напомню ему о нашей встрече...
- И я это помню, - ответит он, не смутившись.
Свободное копирование
