Он жил с семьёй неподалёку от нас замкнуто и уединенно. К ним никто не заходил, кроме заказчиков. Да и те были нездешними. Профессия у него по тем временам была редкая – скорняк. Он сам выделывал кожи, шил полушубки, шапки. Его дети были нашими сверстниками, но в совместных играх участия не принимали. Какой-то ореол таинственности витал над их небольшим домом. Отец объяснил коротко: «Это последний и единственный единоличник в Савино». Я не знала, что означает это слово, но посматривала на соседа с опаской. Когда выпадал снег, он появлялся на улице в заячьем полушубке, перепоясанном ремнём, такой же шапке, на ногах собственноручно стачанные сапоги, с меховыми голенищами. За спиной ружье, на поясе патронташ. Мы, ребятня, бежали за ним на почтительном расстоянии, рассматривая необычную одежду и снаряжение. Мужчины - железнодорожники, не выспавшиеся после поездки, выходили на угол покурить, обменяться новостями. Он никогда не останавливался с ними, здоровался легким кивком головы и неторопливо проходил мимо. Они провожали его долгим взглядом, потом молча расходились. Однажды кто-то обронил: «Куда нам до него, он -сам себе хозяин». Как он был не похож на них, вечно озабоченных, уставших, с темными, прокуренными, не слишком сытыми лицами. Охотник был румян, свеж, спокоен, самоуверен. К вечеру он возвращался, немного уставший, на поясе, распластавшись, висели убитые им зайцы. Мы крутились на улице, уже замерзшие, чтобы дождаться его возвращения. В эти минуты мы яростно ненавидели его. Ощетинившиеся, шли за ним на приличном расстоянии, шепча какие-то таинственные заклинания, которые должны были оживить несчастных зайчат и покарать их убийцу. Мы так верили в это, что казалось, зверушки начинали двигать лапками. Старший из нас авторитетно заявлял, что скоро они совсем оживут и убегут в лес. Мы верили. Нам казалось, что взрослые его тоже не жалуют. Позднее поняла, что ему завидовали. Он не вставал по гудку, как мой отец, его не поднимали ночью в поездку, как отцов моих приятелей, над ним не было начальников. Он был свободен. Работал по заведенному издавна распорядку, охотился, рыбачил, растил детей в довольстве и достатке.
Казалось, никакие потрясения извне не властны над ним и его семьей. Дети выходили гулять нарядные, в таких же полушубках, как у отца. На нас поглядывали издали украдкой. А что было нам до этих буржуев. Мы носились с горок в старых пальто на вате, мальчики постарше - в телогрейках и валенках. Проголодавшись, бегали по очереди домой, возвращаясь с краюхой черного хлеба, посыпанного солью и политого маслом, откусывали от неё или ломали на куски, делясь с друзьями, и были безмерно счастливы. Я видела, как его детям хотелось присоединиться к нам, но невидимая стена, казалось, навсегда отделила их от нас. А потом всё рухнуло. Вольный охотник тяжело заболел. Обученная им жена поначалу еще пыталась что-то делать, но получалось плохо. Клиентов не стало в одночасье. Он долго выстраивал свой мир, отгородившись от чуждой ему среды, но она хлынула и поглотила его и семью, как только образовалась брешь. Некому было поддержать их в свалившемся на семью несчастье. Мальчишкам пришлось рано устроиться на работу, они начали выпивать. Отец не успел подготовить их к самостоятельной жизни, не научил ремеслу. Прежнего достатка уже не было. Он иногда с трудом выходил за ворота, сидел на лавочке, жалкий и одинокий. К нему никто никогда не подходил. Гордости и самодостаточности, отгородивших его от других, ему не простили. Умер рано. Вслед за ним совсем молодыми ушли из жизни красавцы-сыновья. Сгубила их извечная российская хворь. Вспомнила о нём, когда перечитывала «Прибежище» Г.Гессе. Я поняла, что от жизни, со всеми её потрясениями, испытаниями и утратами, невозможно отгородиться даже сильному, умелому, человеку, если нет внутреннего прибежища. Наверное, он не имел его, пытаясь противостоять системе. Он хотел остаться независимым, но был одинок в этом. Герой Гессе нашел прибежище в себе: «Царство Божие внутри нас»- эти слова из старой книги стали его поводырем в неспокойном и противоречивом мире.
Свободное копирование
