* * *
4. ТВЕРСКОЙ БУЛЬВАР
Все знают знаменитый памятник А.С. Пушкину работы сына бывшего крепостного крестьянина Ярославской губернии А. М. Опекушина, открытый в 1880 году. В бронзовой фигуре все поэтично, и чуть склоненная в задумчивости курчавая голова, и свободно падающие складки плаща. Он словно задумался о чем-то, заложив правую руку за борт сюртука, возможно над какой-то только что рожденной поэтической строкой. Теперь этот памятник стоит в самом центре Пушкинской (Страстной) площади, куда он был перенесен в 1950 году во время ее реконструкции. А в то время, о котором я пишу, он стоял (см. раритетное фото тех лет) в самом конце Тверского бульвара, повернувшись к нему спиной.
В январе 1930-го года было холодно, весь бульвар был завален глубоким снегом, и только его дорожки были немного разметены, чтобы по ним можно было ходить. Я очень часто один гулял по этому бульвару и особенно любил бывать не около памятника Пушкину, а в самой нижней его части. Там в те годы работал "Аттракцион" - именно там я впервые услышал это странное слово. "Аттракцион" этот представлял собой небольшую площадку, огороженную по периметру невысокими, размалеванными большими ядовито-желтыми и фиолетовыми "ромашками" фанерными щитами. Вход в него через калитку стоил 10 копеек и позволял прокатиться (три круга!) либо верхом на верблюде, которого водил на поводке какой-то дядька, либо на норовистой пони, без седла, на сшитой из куска старого ватного одеяла "попОни" (именно так!). Пони часто брыкалась, сбрасывая седоков, а верблюд плевал на тех, кто ему не нравился или перебегал дорогу.
Мама не очень баловала меня гривенниками, и я лишь несколько раз за всю зиму покатался на верблюде и один раз на пони, такой же зловредной, как и ее хозяйка.
Но однажды в верхней части бульвара, почти у самого пьедестала памятника Пушкину заиграла шарманка, и худой, длинный, как кочерга, дядька в тулупе, но в шутовском колпаке с помпоном на конце, расстелил прямо на снегу небольшой коврик и стал созывать "публику" играя то на шарманке, то на губной гармошке.
А потом началось "представление". На середину коврика вышел и поклонился "публике" маленький худенький мальчик лет десяти, одетый в выцветшее нитяное трико, в матерчатых тапочках на такой же матерчатой подошве. Он сделал несколько "цирковых" номеров: "ласточек", "мостиков" и "стоечек" на руках, а потом прошелся на них по всему коврику. Он совсем посинел от холода и сильно закашлялся. Наверное, он был очень простужен. Я был одет в теплое зимнее пальто с меховым воротником, в ушанку, и на ногах у меня были добротные валенки с галошами, но мороз был так силен, что даже мне в моих одеждах было холодно. Мне стало так жаль этого мальчика, что слезы тут же навернулись мне на глаза. А потом вышла на коврик совсем маленькая и тоже очень худенькая девочка, в таком же трико, сделала "мостик" и "книксен", поклонилась "публике" и запела тоненьким, срывающимся голосочком какую-то грустную песенку под аккомпанемент губной гармошки на которой играл "хозяин" этого бродячего цирка. Девчоночка тоже посинела от холода, и было видно, что ее знобит. Хозяин набросил ей на плечи какую-то рваную шубейку, а мальчик завернулся в коврик, на котором только что проходило "представление", подняв его с земли и отряхнув от приставшего снега. Хозяин снял свой "дурацкий" колпак и, подставляя его, обошел "публику", клянча у нее деньги. Публики было не много - несколько таких же, как я ребят, пара зевак и две или три старушки "из бывших", прогуливавших своих внуков в этом сквере. Мне было так нестерпимо жаль этих маленьких бедных "артистов", что я без малейшего сожаления бросил в колпак хозяина "цирка" гривенник, который мне дала мама на "Аттракцион". Жаль мне этих несчастных бродячих "артистов" и до сих пор, и я нередко с душевной болью вспоминаю эту, по сути дела жуткую картинку из моего далекого детства, и то острое, щемящее чувство сопереживания, которое охватило меня тогда при виде этих посиневших от холода и голода маленьких, бездомных "артистов".
Теперь, когда я иногда вижу по телевизору как около этого памятника Пушкину волтузят друг друга толстые, хорошо одетые и наверняка не голодные "Наши" и "Не наши" разных мастей, я с грустью вспоминаю эти места времён моего детства и начинаю просто физически ощущать, как долго я живу на этом свете.
Свободное копирование
