* * *
3. ПАТРИАРШИЕ ПРУДЫ
Я был уже достаточно "взрослым" мальчиком и мне разрешалось самому, без сопровождения взрослых, бродить по окрестным улицам и переулкам той части старой Москвы, где проходит Большой Козихинский переулок. Однажды, во время одной такой прогулки я забрел в какой-то очень широкий, окруженный невысокой оградой чугунного литья, сквер, в середине которого был замерзший и превращенный в каток большой пруд. Вокруг пруда, окаймляя его со всех сторон, пролегала аллея, вдоль которой под деревьями с опавшими листьями стояло несколько парковых скамеек с литыми из чугуна красивыми ножками в форме львиных лап и сидениями из толстых длинных реек. Я уселся на одну из них и долго с завистью смотрел, как множество мальчишек и девчонок раскатывает по льду на настоящих сверкающих металлических "Нурмисах" и "Снегурочках". У меня не было таких коньков, и я, удрученный этим обстоятельством, побрел домой. Подождал у единственной калитки - вертушки, через которую только и можно было выйти из этого сквера на улицу, пока пройдет по рельсам, проложенным буквально в метре от ограды трезвонивший сигнальным звонком трамвай, и подумал, что Москва - это все же лучше, чем Хреновое.
Много лет спустя, когда мне впервые попал в руки "Мастер и Маргарита", я тут же вспомнил эту свою прогулку по старой Москве. Нет никаких сомнений в том, что я сидел тогда именно на той самой, ближайшей к выходу из сквера, скамейке, на которой незадолго до этого Воланд беседовал с Берлиозом, и что вышел я из сквера как раз через ту самую калитку-вертушку, у которой Аннушка пролила масло, и отдал Богу душу несчастный Берлиоз.
Ну откуда мне было знать тогда, что этот каток называется Патриаршими Прудами, и что не иначе, как сам черт угораздил меня усесться тогда именно на ту самую, знаменитую теперь на весь мир, скамейку. Не знаю, как Воланд, а вот то, что сам Булгаков явно сиживал в свое время именно на этой, ближайшей к калитке-вертушке скамейке, обдумывая сюжет своего бессмертного романа, двух мнений быть не может.
Свободное копирование
