После Сталина - 5

В среде политзаключенных некоторые открыто выражали недовольство тем, что амнистия не коснулась статьи 58. Многие считали, что заключенные по 58 статье были непосредственными жертвами сталинского режима и что их первыми следовало выпустить на свободу. За это они возлагали ответственность на Берию и считали, что уголовников освободили в первую очередь для того, чтобы вызвать отрицательную реакцию в народе и таким образом дискредитировать идею амнистии. Однако для большинства амнистия означала, что с прежним покончено, что наступает новая эпоха и что если новое руководство освободило хоть некоторых заключенных периода сталинизма, то не может не дойти очередь и до политзаключенных.

2 апреля 1953 года по радио и в «Правде» сообщили об освобождении врачей. Теперь мы наглядно увидели, что действительно начинается новая историческая эпоха.

Ведь впервые было открыто объявлено, что сотрудники органов госбезопасности не только могут ошибаться, но и действовать с преступными намерениями. Впервые после революции всенародно отвергалась аксиома, будто органы безопасности всегда правы. Открытое признание использования незаконных методов допроса свидетельствовало о том, что правительство не только отказывается от продолжения сталинских преступлений, но и просит прощения за них у народа. А это решительно повлияло на взгляды многих и многих людей. Добрым признаком, конечно, было и полное отсутствие имени Сталина в прессе. Правда, Сталин все еще лежал в Мавзолее, где выбиты слова: «Ленин умер, но дело его живет», но никто, к счастью, не решился написать на мавзолее таких слов о Сталине. Уж очень дурной приметой они звучали бы.

Вопрос о реабилитации был далеко не простым. Он тесно переплетался с ответственностью тех сталинских опричников, которые были еще живы. Сложен был также вопрос очередности: кого реабилитировать в первую очередь. Делать ли это в порядке поступления заявлений? Но это было бы несправедливо, ибо тогда реабилитировали бы более активных, имевших связи, а не рабочих и крестьян, составлявших подавляющее большинство заключенных.

Были и такие, кто полагал, что сначала следует провести посмертную реабилитацию: ведь, в конце концов, большинство жертв террора — погибло. Некоторые считали, что прежде всего следует реабилитировать жертвы самой последней террористической кампании Сталина — против «космополитов» и евреев.

Освобождение и реабилитация в хронологическом порядке тоже представляли немалые трудности, отчасти потому, что среди руководящей верхушки были люди, тесно связанные с различными стадиями террора. Так, например, Маленков, как я говорил выше, был тесно связан с репрессиями по так называемому «Ленинградскому делу» конца сороковых годов. Попытка Маленкова как-то замять это дело стоила ему, видимо, его положения. Многие, в особенности за границей, не могли понять, почему Маленков не боролся за власть. Ведь после смерти Сталина именно он произвел значительные перемены как во внешней политике, так и внутри страны, перемены, касавшиеся, в частности, облегчения бедственного положения в деревне. В стране ходили даже слухи, что Маленков — то ли племянник Ленина, то ли его внебрачный сын. И тот факт, что Маленков ушел без борьбы, объясняется в первую очередь боязнью полного раскрытия его роли в «Ленинградском деле» 1949 года.

Маленков, в отличие от Молотова и Кагановича, не нес прямой ответственности за сталинский террор тридцатых годов, зато был прямо связан с «Ленинградским делом», и это доказывается хотя бы тем фактом, что после его отстранения жертвы «Ленинградского дела» были сейчас же реабилитированы, большинство из них, конечно, посмертно. Мое отношение к Маленкову определялось фактом его тесного сотрудничества со Сталиным, а следовательно — непосредственной причастности к сталинским преступлениям. Поэтому я не направлял своих заявлений по реабилитации Маленкову (их следовало направлять Маленкову или Ворошилову). Так же поступали некоторые из моих знакомых ссыльных. Несмотря на расхождения на верхах в вопросе об очередности, полным ходом шло освобождение заключенных, их возвращение из ссылки. В течение 30 лет поезда с заключенными шли на Восток. Теперь же, впервые, переполненные бывшими «зеками» ссыльными, они двинулись в обратном направлении.

Припоминается мне один заключенный, которого я встретил в 1951 году на пересылке в Красноярске. Был он в таком глухом отчаянии, которого не пережившие всего этого и представить себе не могут. Его арестовали в 1937 году, дали 15 лет. Во время войны освободили, а в 1951 году снова везли в бессрочную ссылку — так просто, без предъявления какого бы то ни было обвинения. Это был еще относительно молодой человек; отчаяние его было безграничным: он был уверен, что его поколение обречено.

После выхода из тюрьмы он поселился тут же, в Сибири, женился. (Почти все заключенные, прежде неженатые или разведенные, женились сразу же по выходе из заключения). Своей жене (это была его вторая жена) он сразу же заявил, что детей иметь не хочет. В разговоре с ним я спросил, чем вызвано такое бесчеловечное, на мой взгляд, решение. Мой знакомый ответил так:

—      Не хочу быть отцом рабов. Не хочу обрекать детей на то, что мне самому пришлось пережить.

Когда я попытался его переубедить, он сказал:

— Говорите вы хорошо, но я-то знаю лучше. Я знаю свою судьбу, знаю, что меня ждет... Скорее Енисей повернет вспять, чем будет так, как вы говорите.

Его взгляды совпадали со взглядами многих из тех, кого я встречал в заключении.

Прошло четыре года после этого разговора на пересылке в Красноярске. Я все еще был в ссылке. Человек этот заехал ко мне по пути домой, в Донбасс.

«— Ну что же», — сказал он, — Енисей действительно может повернуть вспять...

Позднее я узнал, что он получил работу по специальности, восстановлен в партии. Удалось перестроиться, начать новую жизнь. Но далеко не все смогли это сделать...