Не менее интересным членом «чифирного» клуба был Алипий Андреевич Кравцов. Встретились мы в Тайшетском лагере перед распределением по «зонам». Кравцов сразу же обратил на себя внимание своей необычайной в этих условиях внешностью. Алипий был высок, с типично русским лицом, обрамленным бородой. Бороды в лагере были запрещены, борода Кравцова выглядела настолько внушительно, что, по-видимому, даже лагерное начальство не решалось убрать ее. Одет он был в черную флотскую шинель, казался в ней очень импозантным, держался прямо, говорил с достоинством. Было ему тогда лет тридцать. Вырос он уже при советской власти, и поэтому не принадлежал поколению, о котором написана эта книга. Его самообладание и память были исключительными, а взгляды — необычными.
Алипий был сыном православного священника. Типичный интеллектуал, он уже в возрасте десяти лет изучил несколько европейских языков. Живо интересовался также гуманитарными науками и техникой. После окончания школы пошел в технический вуз. Не был ни пионером, ни комсомольцем, сторонился политики. Кравцов рассказывал, что на него повлияли процессы тридцатых годов, в которые он с самого начала не верил. Он считал, что люди, пассивно голосующие за политическую линию, то есть молча поднимающие руку, являются соучастниками.
Поэтому Алипий избегал всяких собраний и митингов. Такое отношение было характерно для многих из его поколения.
Он и в лагере не думал менять своих взглядов, и поэтому, когда узнал, что я — бывший партийный, арестованный в тридцатых годах, да ещё бывший сотрудник Коминтерна, то сразу насторожился.
Сначала он принял меня за иностранца-интеллигента, потом за человека, побывавшего за границей и именно поэтому попавшего в беду, и был расположен дружески. Алипий был бригадиром бригады, в которой я работал. Но узнав о моем партийном и коминтерновском прошлом, он сильно охладел: у него было очень сильное предубеждение против всех тех, кто имел хоть какое-то касательство к партийным и политическим делам. Такое отношение, впрочем, характерно для многих интеллигентов. Но затем его отношение ко мне переменилось, и в течение почти полутора лет мы были близкими друзьями. Кравцов рассказывал мне о своей семье, показывал письма от родных и свои к ним. Когда мы узнавали о таких событиях, как, например, корейская война, Кравцов слушал меня внимательно, но сам никогда никаких замечаний не делал.
Он рассказал мне историю всей своей жизни, включая и то, как он попал в лагерь. В самом начале войны его призвали в армию. Через год он уже был капитаном.
Потом его перевели в Генеральный штаб военно-морского флота. Он производил впечатление честного, надежного, инициативного человека, и ему поручили важную секретную работу в шифровальном отделе. Оттуда его послали на Дальний Восток ответственным за работу шифровальщиков в Тихоокеанском флоте. В этой работе ему сильно пригодилось знание английского языка.
В то время американские союзные суда обходили по пути во Владивосток японскую блокаду. Их с нетерпением ждали советские моряки, защитники Владивостока. В обязанности Кравцова входили контакты с американскими судами и персоналом.
Работа Кравцова была крайне трудной и утомительной; иногда он целыми сутками расшифровывал приказы и донесения, перехватывал радиосвязь японцев. Алипий стал заядлым курильщиком, много пил, но алкоголиком не был. По работе он имел дело с огромным количеством строго секретной информации и понимал, что для не члена партии это очень опасно. Поэтому он пытался перейти на другую работу, но безрезультатно.
Командование очень ценило Кравцова и вскоре его представили к награде. Когда он сказал, что в качестве беспартийного не считает для себя возможным быть на такой ответственной работе, ему ответили:
— Это можно исправить. Вот бумага, пишите заявление о вступлении в партию.
На это Алипий ответил командующему флотом, что с партбилетом или без него не хочет иметь ничего общего с политикой. И это не подействовало на командующего, который терпеливо внушал Алипию, что сам он тоже не очень интересуется политикой, но что партия, государство и товарищ Сталин — это одно целое, что он совершенно убежден в верности и преданности Алипия. Кравцов подписал заявление, был принят в партию, после чего его перевели на еще более ответственную и секретную работу в Москву. В Москве их с женой поселили на государственный счет в одну из самых больших гостиниц, которая стоила полторы тысячи рублей в месяц. На новой должности заместителя начальника отдела Генштаба Алипий не занимался шифровкой сам, а только проверял работу своих подчиненных. Работу его ценили, хотя кое-кто жаловался, что он не общителен и малоразговорчив. На это Кравцов обычно отвечал, что работа занимает почти все его время и что в свободные часы он хочет быть с семьей. От своих друзей-американцев Кравцов получал множество детективных романов и зачитывался ими в свободное время. Даже в лагере он рассказывал мне содержание некоторых из этих книг, в частности, книг Агаты Кристи.
Свободное копирование
