Незадолго до рассвета я услышал какой-то шум за перегородкой: там находился Белоусов и размещалось большинство людей его плотницкой бригады. То тут, то там поднимались люди, бормотали что-то и снова укладывались — дорожили каждой минутой сна.
Я прокрался на цыпочках к двери и выглянул наружу. Охрана растолкала кое-кого из заключенных, те двигались быстро, переговариваясь шепотом. Я догадался, в чем дело: собирали этап для отправки в другой лагерь. Делалось это обычно тайно, ночью, чтобы уезжающие не имели возможности попрощаться, а может быть и передать привет кому-то. Часто человек, просыпаясь утром, обнаруживал, что увезли его лучшего друга, узнавал, что друг этот далеко и он никогда больше с ним не увидится.
Офицер вызывал людей по списку. Дошел до Белоусова. К койке Белоусова подошли два вохровца, стали его расталкивать. Усталый от разговоров накануне, Белоусов спал как убитый, и вохровец наконец так ущипнул его, что он вскочил с койки с криком.
— Тшш... Тихо! Собирай вещи и пошли! Белоусов смотрел на него, не понимая, что происходит. Вохровец выругался.
— Простите, простите, ваше благородие... Иду, господин надзиратель...
— Что? Как ты меня назвал? Белоусов, наконец, опомнился.
— Простите... господин... товарищ, значит... Видел во сне Бутырскую тюрьму... 1905 год...
Вохровцы пошли к выходу, и я поспешил прочь. Больше я ничего не видел. Слышал только стариковское кряхтение, да тяжелые шаги уходившего Белоусова.
Утром я рассказал Юркину о событиях минувшей ночи. После двух вечеров знакомства с Белоусовым нам казалось, что мы потеряли близкого друга. Юркин улыбнулся грустно:
— Так-то, дружище. Был товарищ Белоусов — нет товарища Белоусова. Пора на работу!
Свободное копирование
