Афиши эти читались и перечитывались, вызывая много толков среди московских обывателей. Говорили о "кафе футуристов" или, как его окрестили в прессе, "Кафе четырех Бурлюков из Настасьинского переулка", что только не лень. Принимавшие фантастические размеры толки, самого скандального свойства, частью были основаны на недавней правдоподобной легенде о лекциях футуристов, с обругиванием публики и выплескиванием на нее остатков чая с эстрады, на толках о шествии футуристов с раскрашенными физиономиями, а главным же образом на ежедневном лицезрении с 12 до 3 дня богатырской фигуры "футуриста жизни", самого директора кафе Владимира Гольцшмидта прогуливающегося по Кузнецкому, в открытой парчовой рубашечке, декольте и куртомажнэ , в браслетах и медальонах, с обсыпанной золотистой пудрой частью кудрявой головы, то одинокого и мечтательного, то окруженного последователями, одетыми в не менее оригинальные костюмы. Толки эти поддерживались и листовыми афишами с портретом "русского иога", все того же самого Владимира Гольцшмидта, анонсировавшими о лекциях "футуриста жизни", на которых последний учил опрощению, давал ответы на все вопросы публики и, наконец, "во имя солнечных радостей" разбивал чуть ли не пятисантиметровые сосновые доски, о свою же собственную позолоченную голову (сему высокопоучительному зрелищу я был свидетелем лично).
Немало говорили и о "босоножке-футуристке" Елене Бучинской , выступавшей на лекциях "иога", по секрету передавая, что это не кто-нибудь, а дочь самой Тэффи, о выступлениях "отца и матери русского футуризма" — Давида Бурлюка и Василия Каменского и о многом, многом другом, создававшем вокруг маленького кафе в Настасьинском переулке, атмосферу места интересного, скандального и увлекательного. В кафе поэтов шли, как ходят в "зоологический сад смотреть нового бегемота": -
— "Пойдем в кафе поэтов!"
— "А что там интересного?" -
— "Футуристы, скандал будет, увидите, как интересно. Ах если б вы знали, как Маяковский ругается!... Пойдемте, душечка, право же очень интересно"...
Публику эту поэзия, конечно, нисколько не интересовала. Да и до поэзии ли ей было, этой публике, которая тянулась к нам ночью после театра, как бывало во дни оны шла в петровскую чайную, где часов в восемь утра сидели бок о бок разряженный франт, в фраке и в белом галстуке и выезжающий на дневную работу извозчик, где порция чая подавалась двояко, — с кипятком для извозчика и шампанским для опохмеляющегося представителя золотой молодежи.
Лишь много вечеров спустя, когда присмотрелись к нам и свыклись с вышедшими на улицу поэтами, стала выкристаллизовываться новая публика, истинно интересующаяся поэзией. Мало по малу из общей массы стали выделяться завсегдатаи — любители поэзии с одной стороны и настоящая, быть может безалаберная, но истая богема с другой. Лишь теперь через четыре года мне приходилось видеть в Союзе Поэтов публику действительно интересующуюся поэзией, да и то чрезвычайно редко.
Свободное копирование
