[ДЕБЮТ В ХАРЬКОВЕ]
  

Мы приехали в Харьков ночью, чуть ли не в 3 часа, и Савин поместил нас всех (трех женщин и столько же мужчин) у себя до завтра. Утром пришел за мной Шатилов, и мы отправились домой, а потом к директору. Мои товарки по пути были разодеты по последней моде и блестели золотыми украшениями, почему я поняла совет Шатилова "не знаться с ними". Директор Ник[олай] Ник[олаевич] Дюков[1] показался мне очень суровым, а труппа поразила своим огромным количеством: мне показалось, что я теряюсь в каком-то непроходимом лесу, и, почти цепляясь за Савина, как за единственного близкого мне человека, просила его со слезами не оставлять меня одну. Этот первый памятный день был 5 мая 1870 года.

Мои мечты попасть в большой настоящий театр сбылись, но я чувствовала себя совершенно несчастной. Я решила, что одной служить невозможно и что я пропаду так или иначе. А К. был далеко, и писем тоже не было, хотя я сообщила о моем переезде в Харьков. Мое положение в труппе определилось: я попала в число хористок и на другое утро репетировала, т. е. стояла в хоре в оперетте "Прекрасная Елена". Это меня убило. Я ушла со сцены в слезах и умоляла Шатилова избавить меня как-нибудь от этого срама, но он ничего не мог сделать, так как не был больше режиссером и его место занимал Лентовский,[2] голос которого доносился до меня со сцены и показался мне особенно противным. Он пел куплеты Париса: "Три богини в роще темной". Вечером, в спектакле, я встретила Савина, рассказала ему мое горе, но он мог только помочь мне советом обратиться к самому Лентовскому, так как он с ним был в ссоре. Скрепя сердце я подошла к этому "ужасному" Лентовскому, о котором уже успела услыхать много дурного, и заявила мое желание сыграть что-нибудь, а если будет плохо, то остаться в хоре. Он хотя сухо, но внимательно отнесся к моей просьбе, обещал просмотреть мой репертуар и при первом удобном случае назначить дебют. У меня отлегло от сердца.