У нас был старинный приятель Юрий Никитич Бартенев, человек умный, любознательный, но в высшей степени оригинал. Он употреблял в разговоре престранные выражение и позволял себе говорить удивительные вещи. Он в глаза осыпал преувеличенными похвалами тех, кто ему были по сердцу, а тем, кто ему не нравился он говорил ядовитые колкости и горькие истины. Ему все с рук сходило, на него боялись сердиться, но многие не любили его и имели о нем самое дурное мнение. Однако он имел и много приверженцев, высоко ставивших его ум. У него была добрая, простая жена, очень болезненная и не очень счастливая; ее супруг имел в семье тяжелый характер, но тем не менее она его страстно любила. Юрий Никитич неимоверно много читал, особливо философские и мистические сочинение. У него была страсть к книгам. Он покупал все, что показывалось нового в русской, французской и немецкой литературе, точно также из области наук на этих трех языках. Богатую библиотеку свою он оставил Костромской гимназии. Сам он был уроженец Костромы. Знаком он был со всеми нашими литераторами и со знаменитостями всякого рода, и они все писали ему в альбом, который был чрезвычайно любопытен. Известный мистик князь А. Н. Голицын был его другом; они были одних верований и потому так тесно сошлись и вместе жили в Крыму, где Юрий Никитич писал записки, в которые входило много того, что сообщал ему А. Н. Голицын, иногда даже писал с его слов. Записки эти должны быть в высшей степени любопытны по содержанию, по оригинальности изложение и по необыкновенному слогу свойственному Юрию Никитичу. В последние годы его жизни в Москве, когда мы часто видались, он обещал прочесть мне свои записки, но он часто болел и чтение все как-то не удавалось, о чем я очень жалею. Не знаю, где они находятся, и какая постигла их участь, но жаль если они погибнут. Бартенев был ко мне чрезвычайно расположен за то, что я любила читать, я также любила его за его любознательность и блаженствовала, когда бывала у него посреди груд всевозможных книг и изданий. Он охотно давал мне читать все, что я у него просила, и я обязана ему многим полезным чтением. Однажды он пригласил нас к себе обедать и сказал, что у него будет петербургский гость, литераторе, которого он до небес расхваливал. Но ожидаемый гость, для которого был приготовлен роскошный обед, не приехал, а явился после обеда. Как только он вошел в комнату я почувствовала, что-то необыкновенное, у меня забилось сердце и какое-то предчувствие сказало мне, что человек этот будет мне близок. Бартенев по-своему познакомил нас.
— Вот, батюшка, когда издашь свои повести, сестричке-то (он так меня звал) экземплярчик: ведь она десятая муза, чудная у нас девка!
Рекомендация эта очень меня сконфузила.
К. отвечал, что доставит ему десять экземпляров в полное его распоряжение. Потом он подсел ко мне, и мы познакомились. Он произвел на меня сильное впечатление. Я ни в ком до сих пор не встречала столько любезности, такой увлекательной разговорчивости и вместе с тем столько простоты и добродушие. Я провела прекрасный вечер и с сожалением поехала домой. Когда мы сели в карету, я предалась какому-то сладостному мечтанью, совершенно для меня новому, чувствовала, что со мной случился какой-то внутренний переворот, что я совсем не та какая была за несколько часов назад, ехав в той же самой карете.
После этого вечера я много думала и поняла, что встретилась с человеком, которого могу любить, и мне стало грустно. Увижу ли я его еще когда-нибудь? Буду ли иметь возможность с ним сблизиться? Я слышала, что он имеет большой успех в высшем московском обществе; верно ему уже кто-нибудь нравится, и мы нигде не встретимся, и юн даже не вспомнит обо мне... Я провела несколько дней в сильном волнении.
Свободное копирование
