Жизнь на чужбине - 1

Жизнь на чужбине

«Мы — ельнинские».— Далекое — близкое. — Приезд в Америку И. П. Павлова.— Работаю над образом Достоевского. — Американские нравы. — Как я начал делать «немодную» мебель.— На Пушкинском юбилее. — Шаляпина не стало.

Сейчас вспоминаю первые, самые тяжелые месяцы жизни в Америке. Первая передышка — лето в дачном коттедже сестер Кеннеди. Вокруг дачных домиков — запущенный сад, а в нем великое множество пней и коряг. Не один из тех пней пошел в работу. И вот попалась чурка, как живая. Смотрю на нее и чувствую, будто кто-то на меня оттуда, подзадоривая, поглядывает.

Не сразу, конечно, а узнал: это был наш ельнинский мужик. Лихой мужичишка, занозистый. Глазки так и буравят, улыбка добрая, и такой он родной мне, что сил нет дальше разглядывать. Стал ту чурку обрабатывать — дня не прошло, выскочил ельнинский мужичишка наружу.

Много лет спустя, дело было уже в Москве, ко мне в гости пришел писатель Петр Андреевич Павленко. Увидел лесного старичка. Спрашивает:

— Как называется?

— «Мы — ельнинские».

— Это наше, — заволновался Павленко.— Наше истинное, кондовое. Русское.

За «это наше», русское, я крепко держался все годы жизни на чужбине. Не было часа в эти долгие двадцать два года, когда бы я не ощущал себя русским, гражданином СССР. А гражданство это не просто так: хочу — и буду.

Нет ничего тяжелее, чем сознание потерянной родины. Я сужу об этом по глубоким переживаниям Н. И. Фешина, с которым был дружен в Америке.

Имя Николая Фешина стало известно российским любителям искусства в 1910—1911 годах, когда этот художник, выходец из Казани, успешно выступил на петербургских и московских художественных выставках, а также имел успех на заграничных вернисажах. Первое впечатление от его работ было сильным и неожиданным.

Щедрый дар живописца и этнографа породил искусство смелое, поражающее зрителей глубокой и выразительной искренностью. Это был дар, органично развивавшийся в родной, до тонкостей знакомой среде. Надолго запомнилась зрителям первая крупная работа Фешина — «Свадьба у черемис». И хрупкая тонкость весеннего дня, и яркие краски напоказ при общей сумрачной гамме этого полотна должны были запечатлеть мимолетную радость в жизни крестьян. «Свадьба у черемис» Николая Фешина была отмечена премией имени А. И. Куинджи.

Художник жил и работал в Казани, каждый год показывал новые талантливые вещи. В то междувременье в искусстве он щедро насаждал добрые семена здорового реалистического взгляда на мир. Будучи преподавателем Казанской художественной школы, Фешин весьма своеобразно для той поры вел процесс обучения. Школярству, доктринерскому преподаванию он предпочел поощрение в учениках зачатков творческой индивидуальности.

Самое дорогое в наследстве Фешина, драгоценное зерно его творчества — бесконечная преданность искусству живописи. Ей, реалистической полнокровной живописи, он не изменял никогда. Первое совместное с именитыми европейскими художниками — Клодом Моне, Писсарро, Ренуаром, Гастоном ля Туш, Сислеем — выступление русского живописца за рубежом сопровождалось признанием за ним первенства:

«...Один только русский художник Николай Фешин своим портретом т-е Сапожниковой пожал лавры полного триумфа среди всех других портретов этого салона, и редко американская публика имела случай видеть картину, представляющую столько индивидуальности и характера. Фешин, родившийся в Казани, настоящий мужик в искусстве, обладающий всею мужественной силой, верностью глаза и поразительной силой чувства, столь типичной для настоящего русского». Это писалось в «Ивнинг пост» в мае 1910 года.

В то время как Малевич и Кандинский «завоевали» Запад абстрактными новациями, «настоящий мужик в искусстве» Николай Фешин показал образцы живописного стиля, которые стояли в одном ряду с искусством Ренуара и Моне.