В Центральном парке на острове Манхэттен в годы накануне кризиса почти ежедневно проходили бурные рабочие собрания. Я часто бывал там. Восторгался боевым духом этих собраний. Особенно горячими речами отличались сходки итальянцев или поляков. Немцы на своих собраниях держались солиднее. Французы в заключение всего пели «Марсельезу». И что характерно — каждое собрание в Центральном парке имело однородный национальный состав.
Митинги в Центральном парке напоминали мне годы революции у нас в Москве. Как живой, возник в памяти Владимир Ильич. Он взошел на дощатый помост-трибуну и, подойдя к краю ее и выбросив правую руку вперед, жестом этим призывая к вниманию и единению, громко и в то же время задушевно сказал первое слово, очень дорогое слово:
— Товарищи!
По памяти, на ощупь, без иконографических материалов и столь необходимых в таком деле консультаций я стал делать «Ленина, выступающего на Красной площади». Это было в Нью-Йорке осенью 1926 года.
С большой симпатией относился я к американским скульпторам-реалистам. Экспрессивные образы американских пролетариев рождались в мастерской Минны Гаркави. Прогрессивные идеи владели сердцем талантливого мастера скульптурной пластики Вильяма Зораха. Труженики Америки были героями Мальвины Гофман. Обращали на себя внимание реалистические портреты Джо Дэвидсона. Чувством тревоги, мятежностью были наполнены скульптуры Митчела Филдса.
Нет, не случайно толстосумы Америки не жалели денег на подкормку художников, отвернувшихся от жизни. Абстракционизм и другие модернистские течения явились желанным средством для удушения реалистического искусства — искусства борьбы.
Безграничная широта взглядов на искусство, будто бы свойственная богатым «покровителям» художников, — обман, рассчитанный на простаков. Отто Кан — богатый американский меценат — громко восхищался пластикой вырезанной в дереве статуэтки «Ленин-трибун», но, по сути дела, он ее боялся.
— Я приобрел бы у вас эту прекрасную работу, но куда я ее поставлю? — с деланной озабоченностью вслух рассуждал Кан.
— Поставишь в библиотеку, — подсказывала миссис Кан.
— Нет, не могу.
Статуэтка «Ленин-трибун» осталась в США. Она-в доме Мэриэль Гардинер-Беттинджер, человека, преклоняющегося перед гением Ленина.
За двадцать лет жизни в Нью-Йорке — характернейшем городе Штатов я имел возможность встретиться с американцами — представителями многих национальностей, самых разных социальных групп.
Американцы — шахтеры Пенсильвании. Американцы — разжиревший адвокат Унтермайер с семейством. Американцы — нью-йоркские хаузбрекеры, ломатели домов. Эта опасная грязная работа, требующая от человека ловкости и недюжинной силы, досталась американским славянам, рослым светловолосым парням — белорусам, полякам, словакам. Американцы — негры и пуэрториканцы, обитающие в крысиных заповедниках Гарлема. Американец — нефтяной магнат мистер Рокфеллер. Американец — честнейший человек юрист Карл Льюэллин. Американец —- злобный монархист, бывший царский подданный авиаконструктор Сикорский. Американец — художник Рокуэлл Кент.
Многоликой, многонациональной, контрастной открылась мне Америка.
Свободное копирование
