Нашими хорошими друзьями стали Элен и Саймон Флекснеры. Профессор, как известно, был первым моим американским героем. Несколько лет спустя я вылепил портрет его жены Элен Флекснер. Делал это с большим удовольствием: миссис Флекснер — сердечный человек, идеальная мать. Портрет, как считали Флекснеры и американские искусствоведы, удался. Я сделал отливку в бронзе и вырубил Элен из дерева. И бронзовый и деревянный бюсты миссис Флекснер подарила двум своим сыновьям.
Миссис Флекснер познакомила меня с Маргот Эйнштейн — дочерью великого ученого, скульптором по профессии. Стоит рассказать, какие обстоятельства сопутствовали этой встрече.
Маргот Эйнштейн была замужем за Мариамовым — секретарем Рабиндраната Тагора. В 1930 году Тагор отправляется в Москву. С ним едут Мариамов и Маргот Эйнштейн. В каком-то московском букинистическом магазине Маргот приобрела монографию Сергея Глаголя «Коненков». После чтения и разглядывания репродукций у Маргот появилось желание встретиться со скульптором. Она узнала от москвичей, что я за границей. Найти меня ей помог случай. На пароходе по пути в Америку Маргот разговорилась с пожилой женщиной, которой оказалась Элен Флекснер. Нас познакомили.
Вскоре Маргот привела отца. Огромная грива волос (Эйнштейн шутил: «Если бы не волосы, я не был бы так знаменит»), мешковатый костюм, не гаснущий костер мыслительной работы в близоруких глазах. Чувство юмора никогда не оставляло его. Вслед эмигрировавшему в Америку Эйнштейну из фашистской Германии пришло известие, что фюрер обещал за его голову 10 тысяч марок.
— Я не знал, что моя голова стоит так дешево, — с горькой иронией заметил Эйнштейн.
Над портретом Эйнштейна я работал в нью-йоркской мастерской и в скромном уютном домике ученого в Принстоне.
В доме Эйнштейна низкие потолки, окна выходят в сад. В кабинете — книги, кресло, письменный стол, электрические часы. Когда стрелка приближалась к двум часам, Эйнштейн вставал, клал на стол свой карандашик и говорил:
— Надо идти. Я уважаю свой труд и труд тех, кто готовил нам обед.
После обеда мы отправились погулять по Принстону — городу студентов и ученых. Эйнштейна здесь знали буквально все. К нам подходили студенты и спрашивали:
— Разрешите вас сфотографировать?
— Пожалуйста— с доброй улыбкой отвечал Эйнштейн.
В очереди у табачного ларька студенты рассыпались, как горох, давая возможность профессору без промедления купить трубочного табаку. Эйнштейн возражал:
— Извольте не нарушать очереди. Я постою. Мне торопиться некуда. Вам, молодым, время дороже.
Мы шли дальше по зеленым улицам Принстона, и Эйнштейн вслух рассуждал:
— Одно бы я посоветовал американцам — побольше поставить садовых скамеек.
— Зачем же, мистер Эйнштейн?
— А чтобы они посидели, подумали...
— Позвольте спросить: о чем?
— О жизни... О том, зачем они живут... и как они живут.
Светлому разуму Эйнштейна, по-видимому, открывалась безрадостная перспектива общественного развития Соединенных Штатов Америки. Всесильность доллара, культ силы, свобода для всякого рода растлителей человеческих душ настраивали пессимистически.
— Каждый день после шестидесяти — это подарок от бога. Нельзя же надеяться на бесконечные подарки, — говорил Эйнштейн.
А как умел гениальный ученый извлекать из каждого отпущенного ему судьбою дня максимум радости! Вся его жизнь озарена духом творчества, восторгом перед чудом, имя которому — жизнь человеческая.
Это патетическое, жизнелюбивое начало и было камертоном в работе над портретом Эйнштейна. Меня интересовал прежде всего характер этого человека; соблюдение документальности в работе над портретом представлялось не самым важным.
Искусствовед А. Каменский писал об этой моей творческой импровизации: «Живое, безостановочное движение великой мысли и доверчиво-вопрошающее изумление перед раскрывающимися тайнами гармонии бытия запечатлелось на этом потрясающем своей проникновенной выразительностью лице, таком добром, мягком, простом и в то же время озаренном силой и красотой пророческого ясновидения. Трудно назвать в искусстве ХХ века другое произведение, где с такой великолепной убедительностью было бы показано в человеке «моцартианское начало» (как понимал его Пушкин).
Разумеется, для того чтобы вылепить портрет, содержащий широкое обобщение, крупномасштабную тему, недостаточно одного лишь желания скульптора. Отправной точкой создания портретов такого типа может быть лишь ценнейший и, конечно, редчайший «человеческий материал»... »
Да, именно такой материал дала мне дружба с Альбертом Эйнштейном. Меня связывали долголетние хорошие отношения с этим мудрым и очень искренним человеком.
Он органически не способен был на неправду.
Вспоминается, как трогательно проявилась абсолютная честность Эйнштейна во время бракоразводного процесса его дочери. Адвокат терпеливо, долго учил Эйнштейна, как и что ему сказать на суде, дабы показать неприглядность поведения зятя. Но когда судья спросил Эйнштейна, что он думает о муже дочери, тот с непосредственностью, с воодушевлением даже сказал:
— А что! Он прекрасный парень...
Свободное копирование
