На одной из выставок, где было представлено несколько созданных мною в Америке портретов, произошло знакомство с неповторимым прекраснейшим идеалистом, молодым американским профессором. Он подошел ко мне и без обиняков сказал все, что его волновало.
— Я Карол Льюэллин. Профессор юридического факультета Нью-Йоркского университета. Мечтаю о портрете вашей работы. Все мои сбережения на сегодня — семьсот долларов. Это слишком мало?
Он смотрел на меня доверчиво, как ребенок. Я с радостью взялся за работу.
Мы подружились семьями. Жена Карола Бетти стала очень близкой подругой моей жены.
Карл, как я стал звать своего нового товарища, узнав о его немецком происхождении, все больше привлекал меня своей неподкупной честностью, особой совестливостью. Помню, как он появился у меня чем-то крайне расстроенный, с неожиданными для его доброго лица гневными складками в уголках губ.
— Что случилось, Карл?
— Они не приняли ее в университет. Она покончила с собой, — трагическое известие в его устах было окрашено глубоко личной болью.
— Кого не приняли?
— Девушку-негритянку.
Он во всем был антиподом бюргерства древнего германского государства. Карл обладал могучей немецкой интуицией, которая проявлялась в том, что в машинизированной, погруженной в море нравственных пороков Америке — современном Вавилоне — он безошибочно находил порядочных людей, сводил меня с ними.