Бывал у Чендлера Сергей Судейкин — талантливый художник-декоратор. Когда из Парижа приезжал Борис Григорьев, Судейкин приводил в «клуб» своего друга.
Они остро пикировались по поводу новейших формальных достижений живописцев Нью-Йорка и Парижа, но делали это столь остроумно и в общем доброжелательно, что не страдало самолюбие ни одного, ни другого.
Судейкин пользовался успехом как театральный художник. В его декорациях шли все русские балеты и оперы в Метрополитен-опера. Запомнились на всю жизнь красочные декорации Судейкина в духе расписных подносов. Он таким образом впервые показал Америке щедрое богатство русского народного искусства.
Борис Григорьев — большой мастер реалистического портрета. Глаз у него был снайперский: в любой его работе сказано главное о портретируемом.
Тогда же, в двадцать четвертом году, Григорьев по дружбе написал мой портрет — по сей день самый любимый. Позже, в Сорренто, я видел чудесный портрет Алексея Максимовича Горького кисти Григорьева.
Несколько слов о нашей дружбе.
Борис Григорьев как-то пришел в гости. Долго ахал и охал по поводу моих деревяшек, а под конец и вовсе приклеился взглядом к миниатюре «Маленький пан с больными зубами».
— Вот если бы я знал, что мне когда-нибудь достанется эта трогательная вещь, я тотчас взялся бы за писание портрета ее создателя, — начал он вроде плутовки-лисы из басни Крылова. Я без обиняков подарил «Пана», а Григорьев, вкусив моего «винограда», навсегда оставил роль лисы, никому не говорил: дескать, Коненков «зелен — ягодки нет зрелой». Напротив, он не жалел красок, живописуя мои скульптуры. Так, своему приятелю и моему доброму знакомому Сергею Васильевичу Рахманинову он говорил про этюд «Медведь»:
— От этого «Медведя» шкурой пахнет.
Григорьев — прямой, открытый человек, увлекающий рассказчик, личность во многих отношениях оригинальная. Будучи гостем Рахманинова, он заметил, что Сергею Васильевичу, сидевшему на диете, подают еду из особых судков. — А это что?. Дайте и мне такого. Борис Григорьев производил впечатление простодушного человека, видимо, и был таковым, но это не мешало ему создавать исчерпывающие портреты-характеристики. Объектами его художнического интереса, как правило, были личности незаурядные, весьма и весьма сложные. Но Григорьев своим простодушным взглядом незаметно, словно рентгеновскими лучами, просвечивал модель насквозь и на холст переносил только то, что есть душа человеческая, решающие черты личности.
Это был реалист, у которого многим художникам и сейчас есть чему поучиться. Украшательством и очернительством он не занимался, что удается далеко не каждому портретисту.