Лютую, голодную зиму 1918/19 года я прожил так, что не заметил, как нагрянула дружная весна. «Разин с ватагой» готов был двинуться навстречу людям.
Намечали на некоторое время установить скульптурную композицию на Красной площади для всенародного осмотра, а потом поместить в музей. Разин со своим окружением настолько увлек меня, что я шаг за шагом уходил от монументальности к психологической многоплановости. В результате вышло то, что должно было выйти,— скульптурная композиция, рассчитанная на круговой обзор в музейном зале. И масштаб, и материал (дерево). и характер моделировки — все для восприятия в интерьере. Но впервые москвичи увидели «Разина с ватагой» на Лобном месте Красной площади в ясный теплый день 1 мая 1919 года. Я предполагал в будущем вновь вернуться к этой замечательной теме народного эпоса. Выполненную же в 1919 году группу можно было рассматривать как эскиз будущего памятника. Тогда же важно было напомнить массам о выдающихся народных борцах. Как и ожидали. открытие памятника Степану Разину вылилось в большое событие.
Красная площадь была переполнена. Море голов и знамен. Чудесный весенний первомайский день.
На открытие памятника прибыли представители революционного казачьего комитета. В этом была своеобразная перекличка веков. Красные кавалеристы с пиками красовались на чистокровных кончаках, как былинные герои — наследники славы Разина. И все это происходило там, где два с половиной века назад на черной плахе, установленной против Лобного места, стрельцы четвертовали народного героя.
Никогда не забыть мне, как шел Владимир Ильич к Лобному месту. Он был без пальто, в своем обычном костюме. Ликующая толпа, словно по мановению волшебной палочки, расступилась перед ним, образуя широкий коридор через всю площадь.
Владимир Ильич шел быстрой, деловой походкой. Вот приблизился к нам. Народ, собравшийся на митинг, аплодисментами и восторженными криками приветствовал вождя революции. Владимир Ильич дослушал оратора (выступал представитель оренбургского казачества) и взошел на Лобное место. Он оперся рукой на деревянный барьер трибуны, а потом, приковав внимание многотысячного митинга характерным энергичным жестом — выброшенной вперед, вверх рукой, начал речь о Степане Разине.
Речь была короткой, но произнес ее Владимир Ильич с огромным подъемом.
Когда спустя много лет я решился взяться за скульптурный образ Ленина, он как живой стоял передо мной именно таким, каким я его видел на Лобном месте во время произнесения речи о Степане Разине. Я изобразил Ленина говорящим.
Митинг по тогдашней прекрасной традиции закончился пением «Интернационала». Народ стал расходиться. Казаки пригласили меня в казарму. Мы сидели за длинным дощатым столом и от всей души поминали любимыми песнями удалого атамана.
«Степан Разин с ватагою» недолго находился на Лобном месте. Эту скульптурную композицию из семи фигур через две недели перенесли в 1-й Пролетарский музей, который находился в доме № 24 по Большой Дмитровке (ныне в этом здании на Пушкинской улице размещается градостроительно-архитектурное ведомство).
«Разин с ватагою» вызвал разноречивые толки, которые, впрочем, мне были безразличны, потому что я лучше критиков знал: мне удалось вырубить моего Разина, и это главное.
Все же интересно теперь, по прошествии стольких лет, читать критику, хулящую и восхваляющую. Интересно и полезно, поскольку сейчас у меня в мастерской снова «Разин с ватагою» — в процессе создания варианта 1969 года. Так что же писали тогда? И как писали...
Сергей Глаголь — мой друг и автор первой монографии моего творчества — на сей раз меня не понял.
«..Коненкова увлекла мысль просто создать картину, выражающую бесшабашную удаль и широкий размах, которые невольно связываются у каждого с представлением о вольнице, царившей некогда на волжском просторе. Эта же картина нарисована художником в виде группы грубо высеченных из дерева и ярко раскрашенных условных фигур, и вот явилось на свет божий то, что читатель видит на прилагаемом снимке, сделанном еще в мастерской художника. Это шесть отдельных деревянных фигур. Посредине Разин. Направо от него три тесно приставленных один к другому четырехгранных обрубка, и на вершине каждого из них головы разбойников, налево два таких же обрубка с головами двух других сотоварищей удалого Степана, а у подножия этих последних лежит, опираясь на руку, отлитая из окрашенного цемента персидская княжна.
Выполнено все это в стиле, заставляющем вспомнить топорную, грубо раскрашенную троицкую игрушку. И в мастерской художника это в самом деле казалось забавным и нарядным, казалось какими-то игрушками ребенка-великана, но на площади это впечатление потерялось, и все стало казаться чужим и ни с чем не связанным. Мало того, на Лобном месте получился даже такой вид, как будто Разин стоит у пня привязанным к позорному столбу, разбойничьи же головы казались отрубленными и торчащими из воткнутых в столбы гвоздях.
Были люди, которым даже приходило на мысль, не сделал ли художник всего этого нарочно, а между тем на эту работу положено было Коненковым немало и искреннего увлечения, и таланта».
«Сочувствующему» Глаголю некоторое время спустя отвечает Н. Моргунов, который среди прочего подмечает, что в «Стеньке Разине с ватагою» за упрощенной формой деревянной игрушки скрывается глубокая и непростая характеристика этого героя и его приверженцев.
Самый компетентный критик скульптуры (компетентный потому, что сам он — скульптор) Б. Терновец «прочел» то, что я хотел сказать своим Разиным.
«Революция дала художнику тему «Стеньки Разина», задуманного как групповой памятник для Лобного места на Красной площади. Произведение, несомненно, самое значительное и яркое из всего, что было создано в революционную эпоху, осталось неоцененным. Пусть группа проигрывала на Красной площади, в стенах мастерской, и позже в комнатах музея она захватывает своею эпической мощью».
Свободное копирование
