В Петербург приехал полный надежд и веры. Оказавшись у египетских сфинксов на гранитной набережной Невы, где не раз в задумчивости стояли Брюллов и Федотов, Крамской и Репин. восторженно глядел я на величавый ансамбль зданий Академии. Еще в Москве слышал я об академической рутине. Но история говорила, что затхлое и отживающее не раз сметалось порывом молодых, буйных сил. Труден был путь знаменитого Карла Брюллова — он был изгнан из Академии. Вошел в историю бунт четырнадцати во главе с Крамским. Как известно, выход четырнадцати учеников из Академии вызвал к жизни Артель свободных художников и Товарищество передвижных выставок, а кроме того, этот акт протеста против академической рутины с годами решительно переменил характер преподавания в живописных мастерских Академии.
В год моего поступления в Академию живопись там вели И. Е. Репин, А. И. Куинджи, П. О. Ковалевский. Что касается скульптурного отделения, то очень скоро мне пришлось убедиться в том, что здесь властвует школа безжизненного натурализма.
Приехал я в Петербург в начале осени 1899 года. Нанял комнату в два окна в скромном доме на Петроградской стороне. На следующий день поутру отправился на квартчсу к Беклемишеву. Профессор встретил меня радушно и, как мне показалось, был весьма рад моему появлению в Петербурге. Тут же мы отправились в академическую мастерскую. Там работали трое, все с юга, с Украины, — Галузи, Стеллецкий и Баловенский. Они поступили в мастерскую Беклемишева за год до моего приезда и. кажется, свыклись с установками петербургской школы холодного академизма. Слава богу, мне не пришлось видеть, как их «укрощали». Без этого не могло обойтись, а видеть, как ломают горячие характеры южан, тяжеловато.
— Нуте-с, милостивый государь! Выбирайте натурщика. Начинайте лепить‚ — пригласил Владимир Александрович, и я без промедления с большим интересом взялся за работу.
По замечаниям Беклемишева и по работам его учеников понял, что он учит смотреть скульптуру по силуэту. Каждый поворот на станке — новый силуэт. Поворот — силуэт. Поворот — силуэт. Сотня «поворотов — силуэтов», и бюст готов. Мне претила эта мультипликационная механичность процесса работы над скульптурой. В Москве я привык к тому, что скульптуру следует вести по общей форме, а не по силуэту. Этот прием в работе одобряли мои московские профессора Сергей Иванович Иванов и Сергей Михайлович Волнухин. И сами они так работали.
Тут надо сказать, что разница в приемах имела принципиальный характер. Как можно, пренебрегая пластическими возможностями трехмерной модели, то есть пластикой общей формы, лепить образ, в основе которого одухотворенная мысль, сильное чувство?
Метод Беклемишева меня решительно не удовлетворял. Второй этюд я с разрешения профессора стал лепить в отдельной комнате по своему разумению. Тема этюда — идущий обнаженный человек. Совет профессоров одобрил эту мою работу, и было решено формовать этюд «Идущий человек». Так же как в Московском училище, в Академии формовали только лучшие работы. Но Беклемишев, который был руководителем скульптурного отделения Академии, медлил с отливкой. Этюд, исполненный в глине, стал сохнуть, трескаться. В сердцах я разбил его. Стало ясно, что делать мне в мастерской Беклемишева нечего.
Подчиниться петербургской «школе» я не мог. В системе преподавания, которая принуждала учеников следовать за профессорским пониманием античных образцов, было много лжи и фальши, прикрытой внешним пристрастием к античности. Маститые академисты охраняли не дух античности, а только ее «букву». Успехом пользовались ученики, которые больше копировали и комбинировали, чем творили. Но. став рабами мертвящей системы, они были не способны уже проявить в полную силу свои творческие возможности.
Сильные личности входили в конфликт с академической системой. Ненадолго задержалась в Академии А. С. Голубкина. Пробыв несколько месяцев в Петербурге, она уехала в Париж. где училась в академии Коларосси и брала уроки у Родена. Бунтовал против засилия академистов и Л. В. Шервуд — талантливый скульптор, широко эрудированный молодой человек, тоже выпускник Московского училища живописи, ваяния и зодчества. И я открыто выражал свое несогласие, за что подвергался критике, которая перерастала в спор, сулящий скорый разрыв.
Свободное копирование
