-73-

Александр
 

10 января 1886, Новороссийск

Алтоне!

По старой памяти ставлю вместо запятой знак (!). Это -- школьная привычка. Написал я тебе письмо и приготовил к отправке, но получил твое письмо и изорвал первое. Уцелевшую половину прилагаю. В ней весь я, по крайней мере, в моем теперешнем положении.

В своем письме ты написал относительно Лейкина то, что я знал еще давным-давно, живя в Петербурге, и даже писал тебе. Лгать, выдавать самого себя на каждом шагу, хвастать и бахвалиться -- это его конек. Рассказ "С иголочки", который ты хвалишь, извращен вконец Билибиным {Лейкин был в это время в Москве.-- Прим. Ал. Чехова.}. Я не нашел в печати десятой доли того, что отослал в рукописи. Я не узнал своего произведения. Оно не мое. Это -- импровизация на мою тему. И мне стыдно за редакцию.

Ты пишешь и даже подчеркиваешь, что Билибину можно довериться вполне. Не желая сказать ничего дурного о нем, я тоже подчеркну: воздержись. Остальное -- твое дело.

За твои хлопоты в "Петербургской газете" спасибо Мне из-за тысячи верст хлопотать самому о себе неудобно. У меня уже теперь заготовлено 18 рассказов, но я не дерзаю их посылать.

Ты прав, упрекая меня в том, что все мои действующие лица в рассказах малодушничают и -- чиновники. Я слишком глубоко забрался в Азию для того, чтобы знать, что делается в Европе. Газеты доходят на десятый день. Тем из жизни брать невозможно, потому что мне Лейкин возвратил целые десятки рассказов (и даже два записанных стенографически; от скуки я занимаюсь стенографией), уверяя меня, что он, Лейкин,-- единственный в мире пере-даватель народного жаргона. Единственный исход -- моя чиновничья среда, в которой он ни черта не смыслит и поэтому пропускает мои статьи. Если я наскребу денег на лишнюю марку, я вложу тебе его письмо и ты узришь сам.

Я считал бы себя счастливейшим в мире, если бы мог сознавать себя пишущим в ежедневной газете. Среда, в которой я живу,-- не по мне. Я далек от самообольщения, но чувствую, что мог бы употребить свое перо для сочинения не одних только казенных отношений. Эта мысль гнетет меня, убивает, растравляет и не дает спать по ночам. Мне -- далеко, тебе -- близко. Объяснюсь прямее. Я ознакомился с таможнею прекрасно: все законы знаю наизусть. Но таможня в своих операциях представляет собою два враждебных лагеря: чиновников и купцов и их поверенных (экспедиторов). Второй категории живется во сто раз лучше, чем первой. Будь я застрахован сотрудничеством в газете, я не задумался бы перейти в противный лагерь и нашел бы себе дело и в Питере, и в Москве. Теперь же, несмотря на всю правоту этого сознания своих сил, я не могу этого сделать. Будь у меня заручка, что я с семьею не издохну с голода, пока не найду себе занятий,-- другое дело. А что секретаря таможни всякий купец возьмет к себе в поверенные -- в этом нет сомнения. Враждующий лагерь рад перебежцу. Вот почему мне хотелось бы быть сотрудником "Петербургской газеты".

Поздравляю тебя с Ангелом. 12-го в день Татьяны посылаю телеграмму в университет.

Лейкин, встретясь с директором нашего департамента в кредитном обществе и заступаясь за меня, просто налгал тебе. Как чиновник, я знаю хорошо, что директор нашего д-та не имеет никаких служебных дел с кред. общ. и во всяком случае настолько высоко поставлен, что Лейкина слушать не станет. Левинский "Будильника" мне не выслал, хотя за ним и есть долг, окупающий стоимость журнала, если только он (т.е. долг) не выдан тебе на руки.

Ты еще не женился. И не женись. Да будет тебе примером жизнь... Юлия Цезаря...

Писать буду. Благодарю, что ты часто думаешь обо мне и радуешься моему существованию. Ударь себя тем же концом по боку, и ты будешь удовлетворен.

Папеньке передай, что Шапшал торжественно преподнес мне посылку, в которой оказался... пиджак. Теперь в Москву приехал новый новороссиец: Борис Михайлович Багдасаров. Я ему вручил письмо на имя фатера. Письмо самое формальное и официальное; интересного в нем нет ничего.

Глебову передай только вздох вместо денег. Я весь в долгу. Не знаю, как извернусь. Тащат со всех сторон: три прислуги. Орава моя состоит из 8 душ. Просто хоть умирай. В пору повеситься. И вся эта сволочь требует, недовольна и выстраивает гадости, занесенные с табачных плантаций.

Довольно, однако. Если позволишь, я перешлю тебе рассказы, приготовленные для "Петербургской газеты".

Дети здоровы. Задают концерты неумолкаемые. По ночам друг друга будят. Я уже забыл, когда спал по-человечески. Поклон всем. Живи и благоденствуй.

Твой А.Чехов.

Адрес сообщи. Теперь я посылаю наугад.