* * *
Параллельно «главной» ленинградской жизни шла моя московская жизнь. В ней было все, что положено каждому человеку, и без чего он несчастен и неполноценен, - любовь, родственные и дружеские узы, работа и отдых, будни и праздники. Поняв годам к 30-ти, что служба несовместима с жизнью, я выбрала жизнь и прилагала усилия к тому, чтобы меня не несло по течению: постоянно писала заметки для «Краткой Литературной Энциклопедии», рецензии для журнала «Детская литература», изредка для «Нового мира» и других периодических изданий, и таким образом «набивала руку». Привыкнув довольствоваться малым, я не изнуряла себя трудом, и у меня оставалось время на Анненского, на чтение и развлечения, соответствующие моему возрасту.
У нас в доме появлялись новые люди. В начале 1970-х годов к нам пришла и стала часто посещать нас Татина университетская подруга Ольга Давыдовна Айзенштат, театрововед, очень живой человек, жадно интересующийся всем на свете и обладающий необыкновенной силой духа. Потеряв единственную дочку, умершую в детстве от скарлатины, она справилась с горем и продолжала жить, никогда не жалуясь и никому не рассказывая о своей утрате. Однажды О.Д. открыла при мне ящик своего письменного стола, и я, случайно бросив туда взгляд, увидела фотографию умершей девочки. Мне стало больно и неловко, как будто я подсмотрела что-то запретное, но, кажется, О.Д. ничего не заметила.
За несколько лет до моего знакомства с ней она перенесла тяжелую онкологическую операцию, но и об этом я узнала от Таты. Не так уж важно, было ли это принципиальной позицией или чертой благородного характера, но ни один заряд отрицательной энергии, ни одна негативная эмоция ни исходили от О.Д. Она не хотела вовлекать людей в свои беды.
В старом доме на улице Воровского у нее была комната с антресолью в большой коммунальной квартире. Перебиваясь случайными заработками, О.Д. обустроила эту огромную комнату своими руками с таким вкусом, мастерством и выдумкой, что все диву давались. Она ни минуты не сидела без дела. В ее ловких, быстрых руках постоянно мелькали спицы: она что-то вязала, распускала старые шерстяные вещи и, проявляя незаурядную фантазию, создавала что-то новое и элегантное. О.Д. обожала всех одаривать, а так как денег на подарки не было, ей и в этом приходилось проявлять изобретательность.
Легкая на подъем, О.Д. много ездила, ходила в театры, музеи, на музыкальные концерты и вечера. Думаю, эта вечная занятость заглушала тоску.
Чаще всего мы говорили о политике. Как и все мы, О.Д. ненавидела советскую власть. Когда мы выпивали, что часто случалось при встречах, О.Д. произносила особый тост, состоящий из трех частей: «Со свиданьицем!», «За процветаньеце!» и «Чтоб все они сдохли!» Мы постоянно обменивались самиздатовской литературой, делали доморощенные политические прогнозы, смутно надеялись на перемены, но с приходом Горбачева не сразу поняли, что они начались. Я запомнила тот момент, когда осознала это. Перед отъездом в Ленинград, я стояла в очереди, чтобы починить обувь, и вдруг из комнаты сапожников до меня донеслось по радио, что А.Д.Сахарову разрешено вернуться в Москву. Я поняла, что советская власть кончилась. О.Д., как и все мы, ликовала. Третья часть тоста отменилась сама собой, и тогда мы полагали, что надолго. До поворота к прошлому О.Д. не дожила. Она скоропостижно умерла от инсульта. Судьба, проведя ее через тяжелые испытания, проявила к ней милосердие и, словно уважив жизненную установку О.Д., сделала так, что она не стала ни для кого бременем.
Свободное копирование
