* * *
На Тате всегда лежало хозяйство. В юности и молодости я не ударяла палец о палец, и никогда не слышала по этому поводу ни слова упрека. Тата раньше всех вставала и позже всех ложилась. Когда я работала в больнице, Тата поднималась ни свет ни заря, чтобы приготовить мне завтрак и проводить меня. Я не только не ценила этого, но, всегда раздраженная с утра, злилась и выказывала неудовольствие по поводу того, что она путается у меня под ногами.
На моей памяти Тата никогда не отдыхала. Снимая дачу ради бабушки и меня, она обретала только дополнительные нагрузки и неудобства. Дачную жизнь считала добровольной каторгой. Но до того, как появилась я, Тата не раз бывала в Пятигорске, Кисловодске, Нальчике, Черкесске. Она очень любила эти места и удивлялась моему равнодушию к ним. Оно объяснялось тем, что для меня там “не пахло” Лермонтовым. Воображаемое не совпало с реальностью, и я испытала разочарование.
Неотразимое впечатление произвела на Тату поездка в Среднюю Азию в 1931 г., о которой она любила рассказывать. Ее письмо родителям из Чимкента от 21 августа 1931 года передает Татину наблюдательность, особенности характера, чувство юмора и трепетно-нежное отношение к семье. Тате 20 лет, она избалованное любимое дитя, уверенное в том, что всякая мелочь, касающаяся ее жизни, необычайно интересна для родителей. Отсюда поразительная раскованность и искренность этого письма.
“Мои дорогие, любимые, ненаглядные, гадкие и злые!
Прежде всего, вас выругаю, а потом расскажу о себе.
В Алма-Ате я была с 7 по 18. За это время получила 3 открытки, 2 от папки и одну с мамулиной припиской. Девочка от вас так далеко, такая маленькая, а вы ей даже не пишете. От Иси ни одной строчки. Если бы я знала, что это будет так, то, конечно, не поехала бы ни за что. Вы не знаете, скольких слез стоит мне ваше молчание. По дороге из Москвы я с необыкновенной честностью писала вам каждый день. В Алма-Ате я послала вам за 11 дней воздушное письмо и открытку. Если вы будете так вести себя, то я брошу работу и уеду в Москву, и вам придется возвращать деньги учреждению. Я не могу работать, когда в голове только вы и вы. И сны из-за вас снятся гадкие. Я вас очень прошу оставить вашу лень, пишите мне хоть каждые 4 дня, а то я заболею. Теперь еще мамуля уехала в колхоз, я не знаю, как она и что с ней, и она мне не пишет.
Теперь расскажу о себе все по порядку. В Алма-Ату приехали мы 7-го, в 7 ч. утра по местному времени, значит, в 5 по московскому. От станции до города 8 верст, их мы проехали в специальном поезде, который идет до городской окраины, а там за 10 р. взяли извозчика, который отвез нас сначала в Наркомпрос, а потом в общежитие. Общежитие это принадлежит педтехникуму, и там с нами жили 14-15 девочек, учащихся 2-ухмесячных курсов по подготовке учителей. Они были в возрасте 15-16 лет, страшно шумные и любопытные, не очень грамотные, и сперли у меня простыню, а у Гали <Галины Андреевны Ельницкой> рубашку и кружку. В наркомпросе здешнем столпотворение вавилонское. Каждый чувствует себя начальством, все очень бестолковы и все очень запутано. Хуже всего, конечно, оказался наш бригадир из московского дома искусства. Это шумный, взбалмошный и бестактный истерик, вполне подходящий к ансамблю дома Крупской. Началось дело с того, что мы оказались без дела. В Алма-Ате делать нечего, а для посылки в район у НКМ денег нет. Мы ходили каждый день туда, на почту и в кафе, потому что в общежитии чаю не было. В кафе чай был, кажется из помоев, поэтому мы пили кофе, довольно приличный, за 70 к. чашка. Но о питании потом. ВНКМ нас очень трогательно использовали – посылали в ГИЗ, в Союзхлеб и т.д. с разными душеспасительными поручениями, которые в Москве обычно даются курьерам. Мы протестовали, но ходили, потому что делать все равно было нечего, а деньги выжимать из учреждения, как вы знаете, очень трудно.
Алма-Ата по величине вроде Темир-Хан-Шуры. Зелени масса, но пыли еще больше, потому что движение большое, а улицы не мощеные. Во время нашего пребывания там улицы начали мостить, но делали это головотяпы или вредители, потому что мощеные хуже не мощеных.
В городе жара смягчается близостью снеговых гор (в 20-ти верстах). Цены на продукты прямо пропорциональны расстоянию от Москвы. Фунт масла 13 р., стакан молока (граненый) – 50 к., арбузик – 6 р., десяток яблок – 2 р.50 – 3 р. и т.п.
В кооперативе фруктов не бывает, помидоры там бывали редко, стоили 30 к. кило. Огурцы бывали всегда, сначала по 30, потом по 9 к. кило. Столовая ЦФК отпускала суп за 30 к. и так называемое коммерческое второе за 70. Я обедала там два раза и больше не могла. 2 раза мы обедали в другой столовой, там только коммерческие обеды, суп – 1р. 50 к., второе – 2 р. Я ела только второе, - очень хорошее мясо и очень вкусное. Кроме того, мы два раза в день пили кофе в вышеупомянутом кафе в парке и почти каждый день лопали там мороженое. Это было нашим единственным удовольствием, кроме самого главного, о котором расскажу потом. Хлеба нам давали по 300 гр. В день, пшеничный, но не очень белый. Нам хлеба хватало вполне. Разумеется, на 5 р. в сутки там прожить нельзя, смешно и думать. В этом году там яблоки, груши и сливы померзли, поэтому первых мало и они очень дороги, а груш и слив нет вовсе. В Алма-Ате есть театр русской драмы, который мог бы сойти за пародию на самого себя, если бы не был так скучен. Репертуар: “Медвежья свадьба”, “Коварство и любовь”, “Мария Тюдор” и т.д. Режиссер играет во всех пьесах главные роли. Мы были на “Оводе”. К счастью, в середине 1-го действия пошел дождь, актрисы остались с отверстыми ртами, а зрители убежали в закрытое помещение. После грозы спектакль возобновился, но мы предпочли отправиться спать. Над сценой висел освещенный транспарант с надписью: "Рвите религиозные путы, мешающие строить социализм”. На переднем плане справа стоял маленький, вырезанный из картона клуб, а слева такая же церковь, зачеркнутая крест накрест и с падающей колокольней. Сзади, справа и слева стояли какие-то треугольные глыбы, обрызганные красной краской, что обозначало кровь. Актеры говорили “дитё”, “фамилиё” и “я тебе люблю”. От всего вместе взятого меня тошнило. Цирк там довольно приличный, не считая куплетистов, которых стоит за пошлость сделать режиссерами городского театра.
Знакомые у нас там были все из нашего вагона. Геолог Вадим, похожий на Витьку, трамовец Коля – чудесный парень и один маленький мальчик 20-ти лет, кончающий оренбургский техникум, сын Алма-Атинского инженера.
С Вадимом мы ходили в театр, кино и кафе, он нас провожал домой, мы с ним очень быстро перешли на “ты” и часто казалось, что это не он, а Витька. Мы его считали за старого знакомого. Познакомились с его папой и мамой, отец его экономист, мама – просто настоящая хорошая мама.
И вот теперь расскажу о самом главном. 14 / УШ с.г. я, Галя, Вадим, Коля-трамовец и Женя – третий знакомый, пошли на большое Алма-Атинское горное озеро. Оно лежит на высоте 2500 метров, не доходя 100 метров до вершины большого Алма-Атинского пика. Мы вышли в 1 час дня, в 9 ч. сделали привал в 25 верстах от города, в горах под ель. На берегу реки. До озера 30 километров. Шли мы по руслу Алма-Атинки – бешеной горной речки, чистой, как хрусталь. Русло все устлано камнями различной величины, которые она приносит с гор весной во время разлива. По этим камням пришлось прыгать, а местами, где река заливала русло, мы карабкались над ней по обрыву, снова спускались вниз, переходили вброд ледяные ручейки, текущие в нее с гор, и часам к 2 следующего дня пришли к 1-му водопаду. Водопад падает со страшной кручи на протяжении километра, и во время разлива несет с собой камни в несколько тысяч пудов весом. Грохот необычайный, под пеной воды не видно, жуткая красота. Над водопадом мы карабкались по камням и мокрой траве на страшной крутизне около получаса и вышли на гору. На горе опять пришлось идти по камням, но уже совсем другим. Это были колоссальные камни метра в 2-3 высотой, остатки разрушенных горных пород, различных форм. Некоторые из них имели наверху площадку в 1-3 квадратных метра. Лежали они так тесно, что нужно было перепрыгивать или перелезать с одного на другой, и это на расстоянии 200-300 метров. Потом оказалось, что мы не туда пошли, и пришлось опять переходить через эти камни. Я устала страшно и, главное, была так напугана этим диким водопадом, что от страха совсем ослабела. Час спустя мы вышли к озеру. Оно длинное, многоугольное, серое, ледяное и совершенно плоское. Кажется оно страшно мелким, а на самом деле достигает 70 метров глубины. Кругом – горы, покрытые снегом, а по склонам над озером – соснами. Угрюмая и дикая красота. Из этого озера падают два водопада, один из них, больший, о котором я вам рассказывала, является началом Алма -_Атинки. У озера на другом берегу стоит юрта, в ней живут 30 человек пастухов от треста “Скотовод”. Шамовки мы с собой взяли в расчете на 1,5 дня, а ходили 2,5, и уже на озере нам нечего было есть. Я была без сил от усталости и испуга после водопада. Галька была в страхе за меня. Я свалилась на чье-то пальто, Галька меня укрыла, и я мгновенно забылась тяжелым сном. Я не помню, что было, но Галька говорит, что несколько минут спустя я вскочила с криком: “уйдем, уйдем”, и на ее расспросы ответила, что мне снился водопад. Он меня действительно сильно испугал, потому что вид воды, с бешеной силой мчащейся среди больших и острых камней – очень страшен. Потом наши мальчики перешли по мостику озеро, пошли в юрту и принесли нам полный чайник чудесного кислого молока, больше ничего они дать не хотели.
Эта юрта – последнее поселение, - дальше, до китайской границы идут одни горы, в которых уже не обитают ни казахи, ни русские. На озера мы прибыли около часу, в 5 ч. мы ушли, предварительно снявшись, надеясь часам к 10 вечера прийти домой. Коля был нашим проводником, он в горах был уже тритий раз, и во время пути, в опасных местах, я все время пищала: “Коля, не уходи! Коля, дай руку”, - и бедный Коля был ко мне дьявольски терпелив. Но после озера я действительно была совсем больна. Сердце отказывалось работать, может быть, больше от страха, чем от усталости, нервы были напряжены до отказа, и я была уверена, что больше никогда не увижу вас.
После преодоленных трудностей я больше всего боялась подъемов, но Коля торжественно обещал, что после единственного маленького подъема от озера дальше будут одни спуски. Этот подъем, очень крутой, но все же не отвесный, как прежние, дался мне с невероятным трудом. Я останавливалась раз 50, и все пульсы, какие у меня есть, отчаянно бились. Наконец, мы достигли вершины горы и оказалось, что опять нужно пройти метров 200 по громадным камням, которых после водопада я боялась больше всего. Тут я пришла в совершенное отчаяние и начала умолять их оставить меня в горах и прислать за мной лошадь или верблюда. Но они были умней меня и, помогая мне прыгать, провели меня через камни. Дальше действительно начался спуск, сначала по косогору, а затем по сухому руслу весеннего потока, покрытому камнями, не уступающими величиной тем первым, но гораздо более симпатичным, во-первых, потому, что они шли вниз, а во-вторых, потому, что они были обточены водой и совсем гладкие. По некоторым мы скользили на корточках, с некоторых спускались, опираясь на руки, прыгая вниз на следующие, и так без конца. Мы двигались со страшной быстротой, и я совсем забыла о страхе и усталости. Мы по расчетам нашего проводника должны были выйти в лес, к началу гор, где проходит большая дорога в город. Мы шли больше 4-х часов, стемнело, на дне потока появилась вода, с гор стекали ледяные ручьи, нам пришлось подняться наверх. И вот мы шли гуськом по обрыву над пропастью, без тропинки, в абсолютной темноте. Горы были покрыты травой и колючим кустарником, по ним бежала вода, холодная, как лед. Галька была босиком, ее тапочки порвались, она их выбросила, мои были как решето, ноги ломило от холодной воды, а пути не предвиделось конца. Я шла, как автомат, и могла бы так двигаться всю ночь. Я не выпускала Колиной руки, и этот несчастный все терпел, не переставая уверять меня, что это уже конец, что мы сейчас придем. Я знала, что он врет, но слишком отупела, чтобы протестовать, и только твердила тоненьким голоском: “хочу пить, хочу спать”, а он меня всячески утешал.
Но представьте наш ужас, когда в 11 часов ночи мы вышли опять к 1-му водопаду. Если бы я была менее одурелая, я бы завопила и заплакала, но теперь я только радовалась концу пути. Как и в первую ночь, мы расположились под елью, мальчики развели костер, Галя обобрала их и укутала меня. Я лежала и стучала зубами. Потом Галя рассказывает, что я лежала и детским голосом утешала себя: “Вот мы и пришли, и больше не будем подниматься. И я домой приду, и маму, и папу увижу, и мы в Москву поедем” и т.п. Ночь была дикая. Мы с Галей лежали, обнявшись, под пальто и пледом и отчаянно мерзли, мальчики лежали одетые, не укрытые, у костра, я всю ночь, не переставая, стучала зубами, и была чудесная звездная ночь, только нам она казалась гнусной. Утром, в 6 часов, мы встали и пошли, и в 5 часов вечера пришли в Алма-Ату. Галька все это расстояние оттопала босиком. Меня в горах онаа охаживала невероятно и плакала из-за меня. Я же проклинала свою трусость и свои болезни, и была уверена, что мои таланты погибли для мира. Вадим меня утешал, что через 2 года я буду хорошей альпинисткой. Но, между прочим, он сам член ЦС Туриста, был на Казбеке, на Памире, и говорит, что теперь для меня Казбек одолеть – ерунда, т.к. Тянь-Шаньские горы – одни из самых трудных в мире. Кроме этого тут есть еще 3 обстоятельства: 1. Мы шли туда и обратно не по тропинкам, а по дорогам, красивым и диким, по которым 2 года никто не ходил. 2. Я шла без всякой тренировки и до сих пор никогда не бывала в горах, особенно таких. 3. Я маленькая (ростом), и это очень затрудняет ходьбу. Принимая во внимание все это, я заслуживаю снисхождения.
А если бы вы знали, какая вкусная вода в Алма-Атинке, и какая крупная, душистая, сладкая малина в сказочном изобилии росла в горах. Мы эти два дня только и питались что малиной. Галька вообще прыгала и наслаждалась жизнью.
Через два дня после прихода в город мы уехали с Галькой в Чимкент на месяц инспекторами по художественно-массовой работе.
Наркомпрос дал нам еще 250 р., и это даст нам возможность спокойно прожить. Работы у нас здесь очень много, кадров нет вовсе, и мы собираемся делать здесь большие дела. Чимкент в длину, как расстояние между Семеновской заставой и Рыкуновым переулком, в ширину – как между Семеновской и Покровским мостом. Это – районный центр. Сюда из Алма-Аты сутки езды по направлению к Москве. Зелени здесь тьма, пыли мало, фруктов много, и они дешевы и будут дешевле. Яблоки апорт 1,5 – 2 р. кило, виноград – 1 р. фунт, помидоры – 4 фунта рубль, все это на базаре очень хорошее и в большом количестве. Только здешний виноград кисловат. Комнатку нам дали чудесную, светлую, при школе. Чимкент имеет старую часть города, где живут узбеки, евреи и татаре, похожую на татарскую часть Баку, и новую часть, где все учреждения, и где живем мы. Мы живем в самом центре. Насколько Чимкент красивей, изящней и чище Алма-Аты – и сказать нельзя. Там вода из арыков, а здесь из колодцев – чистая, мягкая, но мы ни там, ни тут сырой не пьем. Я очень рада, что мы здесь – и работа самостоятельная, и народ красивый, и фруктов тьма. Здесь гораздо жарче, чем в Алма-Ате, но не так жарко, как в Баку, и небо синее, и вообще только здесь чувствуется восток. Я просила прислать коричневые туфли, потому что эти рвутся, и в дождь вообще в них ходить нельзя. Отсюда мы уедем числа 20-21/IХ. Турист дает нам 50% скидку по маршруту: Ср.Азия – Баку – Москва, и, оказывается, мы дуры, что не взяли кругового билета, его свободно можно отсрочить на любое время. Но ничего, так весь билет будет стоить 100 р., на 18 р. дороже, чем прямо в Москву, так что в Баку я все же побываю, конечно, если вы будете писать, и мне не придется бросить все и ехать в Москву.
Больше писать я не в состоянии. Это уже полное собрание сочинений. Берите пример с меня. Прочтите описание гор всем интересующимся и не интересующимся.
Будьте здоровы, мои милые, единственные, любимые солнышки.
Крепко, крепко целую и обнимаю моих дорогих, дорогих, милых, милых.
Ваша Таня.
Целую Лелечку, тетю, дядю и всех, кого любим”.
Свободное копирование
