С уходом драгун настала совершенная тишина, и жизнь приняла самые скучные формы. Мы завидовали войскам, которым выпала счастливая доля выступить в поход против турок. Все наши разговоры только и вертелись на предположениях и фантазиях: потребуют ли из нашего полка хоть один батальон и который именно будет назначен. Когда мы узнали, что из Дагестана вытребовали в Турцию два батальона Ширванского полка, надежды наши ожили до того, что мы в каком-то нервном настроении со дня на день ждали приказания выступать... При затруднительности сообщений с Шурой известия оттуда получались весьма редко, и потому довольно было появиться кому-нибудь едущему из нашей столицы, хотя бы то был маркитант, чтобы мы атаковали его вопросами: что слыхать и не требуют ли войск в Турцию?
В один из пасмурных, чисто осенних дней, когда мы с Федосеевым и Щелоковым сидели в бараке за чаем и в облаках табачного дыма в сотый раз варьировали на тему похода в Турцию или о безобразиях нашего милейшего батальонера Б., послышался шум от быстрого движения колес и топота лошадей. Послали узнать, что случилось, и совершенно неожиданно узнали, что приехал из Шуры Кузьмич (то есть полковник Дмитрий Кузьмич Асеев, о котором я рассказывал выше) и остановился у майора.
-- Ну, теперь кончено! -- сказали мы в один голос. -- Очевидно, нашему батальону идти в поход с Кузьмичом, не такого же господина посылать туда, как наш майор -- его, значит, на место Кузьмича 4-м батальоном пошлют командовать. Ура! Вот так штука! Это нам награда за полтора года муки с Б.
После пробития зари нетерпение наше в ожидании явки фельдфебелей с приказаниями достигло крайнего напряжения: трубки набивались одна за другой, чубуки высасывались с азартом, входивший денщик изгонялся вон, как будто его присутствие замедляло разрешение ожиданий.
Наконец докладывают:
-- Ваше благородие, фитьфебель пришли-с.
Солдат о фельдфебеле даже в третьем лице не решался говорить в единичном числе, а всегда: сказали, пришли, послали и т. д.
-- Ну, давай его скорее сюда.
Входит.
-- Ваше благородие, во 2-й мушкетерской роте все обстоит благополучно.
-- Да ты говори скорее, какие приказания?
-- Вашему благородию с ротой в восемь часов утра выступать в Хасав-Юрт для конвоирования полковника Асеева, едущего на линию. Из драгунского штаба прибудут 10 казаков и урядник, а в укреплении при проходе мимо приказано взять одно орудие. В Хасав-Юрте ночевать, а на другой день назад.
-- А насчет похода батальону ничего не сказано?
-- Никак нет-с, ничего не слыхал.
-- Ну хорошо, ступай, приготовь роту; не оставлять лишних людей дома, чтобы не меньше 200 штыков было; взять на два дня хлеба с собой и одну тройку, на случай кто заболеет или ранят; ружья осмотреть, чтобы было все исправно.
-- Вот те и Кузьмич, и поход в Турцию! Давайте с горя ужинать...
На другое утро, когда рота моя уже выстроилась у спуска к мосту в готовности двигаться, я отправился явиться начальству.
Не успел я войти, как Б. уже приподнялся и стал в величественную позу повелителя: он, очевидно, хотел показать перед другим батальонным командиром, каким юпитером он умеет быть. Но тут случился неожиданный казус -- Кузьмич, как только увидел меня, встал мне навстречу и самым дружелюбным тоном забасил: "Вот кого я вижу -- моего любезнейшего "слезнорыдающего" (я уже рассказывал выше, как мы у него в Дешлагаре выпрашивали взаймы денег и писали слезнорыдающие просьбы), а я и не знал, что ты, друг мой, здесь, я думал, что, по-старому, в 3-м батальоне. Вот чудесно: до Хасав-Юрта вместе пойдем, наговоримся и Дешлагар вспомянем!".
Б., красный, силящийся придать своей физиономии не то ироническое, не то злобное выражение, поглаживает тощие усики и с видимым неудовольствием возвращается на свое место. А чтобы подделаться к Кузьмичу (нельзя же: полковник, да и протеже князя Аргутинского, в дружбе со всеми штабными -- черт возьми, это не шутка!), принимает товарищеский добродушный вид и вместо приготовленных юпитерских повелений приглашает выпить на дорогу стакан чаю. Я поблагодарил.
Путешествие наше до Хасав-Юрта, верст около тридцати, было не весьма приятно: моросил не то мелкий дождь, не то какой-то сквозь сито пропускаемый мокрый туман. Кузьмичу пришлось поднять верх своего тарантаса, а мне, ехавшему верхом, надеть бурку и башлык, поэтому разговор затруднялся. На половине дороги, у караульной башни, мы сделали привал, и тут, за завтраком, я, наконец, улучил удобный момент спросить у Кузьмича разрешения мучивших нас предположений и надежд.
Ответ оказался самый разочаровывающий. "Наверное, -- сказал Кузьмич, -- я ничего не знаю, но убежден, что за исключением уже взятых двух Ширванских батальонов из Дагестана не тронут больше ни одного человека, тем более что из Чечни, из Владикавказа, с линии тоже забрана часть войск, и в случае чего (то есть успешных действий Шамиля) нам из Дагестана придется туда посылать подкрепление; а если там, на левом фланге, не приостановят зимних действий против чеченцев, то из Дагестана им непременно пошлют два-три батальона на усиление".
Свободное копирование
