Прибыв в Кутиши, батальон наш расположился по квартирам в отведенных саклях. Каждый старался устроиться по возможности комфортабельнее: окна оклеивали намасленной бумагой, двери завешивались каким-нибудь ковриком, земляной пол покрывался войлоками; солдаты устраивали себе нары из разных привезенных материалов и широко пользовались провиантскими кулями и рогожами вместо ковров и войлоков; для ротных кухонь складывалось нечто вроде печей со вмазанными в них большущими котлами. Единственное топливо у жителей -- кизяк не мог удовлетворять всех наших потребностей, и потому мы целыми ротами по очереди ходили по окрестным полям и собирали сухой бурьян, растущий в громадном количестве на этой каменистой, бесплодной почве. Горел он хорошо, даже хлеб пекли солдаты на нем, но сбор его портил людям руки, и они умудрились состряпать себе из разных лохмотьев что-то вроде рукавиц. Эти наряды за бурьяном доставляли, впрочем, людям некоторое развлечение, особенно в хорошую погоду, а то от безделья и отсутствия движения скука одолевала их таки изрядно.
-- Эй, выходить за бурьяном! -- раздавались голоса ефрейторов по саклям.
Тотчас начинались шуточки и остроты.
-- Слышь, Ахванасьев, в лес за дровами зовут.
-- Микитин, перчатки надень, неравно с барышнями повстречаешься.
Кутишинцы говорят аварским наречием, разговор их, особенно женщин, сопровождается крайне неприятными для слуха прищелкиваниями, чмоканием, хрипением, какими-то гортанными звуками, напоминающими иногда громкое лакание собаками жидкости. Уморительно бывало, когда женщины повздорят и затараторят, а это у них поминутно случалось: тут уже польется поток каких-то диких звуков, вовсе не похожих на человеческий говор.
Наружность мужчин и женщин почти без исключения очень непривлекательна. Весьма некрасивый тип лица, не похожий ни на монгольский, как у кумыков и некоторых кабардинцев, ни на кавказский, как у черкесов и христианского населения Закавказья, ни на персидский, преобладающий в мусульманских провинциях края, ни даже на чеченский или лезгинский, напоминающий по преобладающему числу русых, даже светло-русых людей народы более северных европейских стран. Костюм некрасивый, нечто среднее между черкесским и татарским, придает им аляповатый, неуклюжий вид. Вообще, повторяю, акушинцы своей наружностью уступали почти всем другим многочисленным племенам Кавказа, с которыми мне пришлось знакомиться. Женщины в длинных рубахах синего и преимущественно зеленого коленкора, обшитого по рукавам и подолу красными или желтыми ситцевыми полосками, на головах белые повязки, на ногах такая же обувь, как у мужчин, то есть неуклюжий кожаный чувяк и почти до колен обмотанный ремешком кусок белого войлока -- все, и повязка, и рубаха, грязны до невероятной степени. Все горцы о мытье белья и понятия не имеют: раз надел рубаху, как есть из отрезанного от всей штуки зеленого коленкора, лоснящегося фабричным крахмалом, и носит до тех пор, пока клочья не полетят. Представьте же себе, каково это должно быть у женщин, занятых приготовлением кизяков по самому простому ручному способу. К особенностям костюма нужно причислить тулупы, длинные до пят, с широкими откидными воротниками и длинными рукавами, постепенно книзу суживающимися и служащими только украшением, ибо рук в них никогда не вдевают. Чем богаче или почетнее человек, тем шуба его полнее, рукава длиннее, до самой земли, воротник ниже, больше обхватывает плечи и даже украшен двумя-тремя овечьими хвостиками, точь-в-точь как еще недавно делалось у собольих и куньих воротников наших дам. Из этих тулупов, особенно мужчины, почти никогда не выходят; женщины, как работающие, чаще оставляют их дома; мужчины же -- разве когда нужно поехать подальше или взяться за какую-нибудь работу потяжелее.
Свободное копирование
