Как зарождается дружба. Первое приключение - 2

 Как мне представляется, перерастание знакомства в дружбу у детей проистекает иначе, чем у взрослых. Наверное, мы с Валей, и я в этом уверен, не смогли бы объяснить, что нас влекло друг к другу. Просто однажды мы обнаружили, что ближе, чем мы друг другу, у нас никого нет. «Трудно уловить момент, когда знакомство становится дружбой. Часто нас сближают такие мелочи, что потом их не вспомнишь», – написал Валя о своей дружбе с археологом-казахом («Фата-Моргана»). Это наблюдение Вали подходит и для нас с ним. Теперь не вспомнить всех тех мелочей, которые нас подружили, но, наверное, их, мелочей, было много, окончательно же, по моему мнению, нас сблизило одно приключение, героями которого мы были. Вот после этого приключения мы и стали с Валей, как говорят, водой не разольешь.

 Случилось это в конце лета 1938 года, тогда нам было по десять лет, а запомнилось на всю жизнь. По прошествии сорока трех лет после этого приключения Валя напишет стихотворение «Малина»:

 А начнем мы сказ да про двух друзей,

 Как пошли они в бор за малиною.

 А и было им да по десять лет,

 Что по десять лет с половиною.

 От малинничка да к малинничку

 Пробирались они помаленечку.

 Добрым молодцам приключения

 Слаще всякого угощения.

 Ах, малина, ягода-малина!

 Ты куда мальчишек заманила?

 Заманила на большак булыжный.

 От него до дома путь не ближний.

 Если бы они проголодались,

 То назад вернуться б догадались.

 Но они малиной сыты были

 И вперед пойти они решили.

 А покуда молодцы гуляли,

 Матери друг друга разыскали.

 Познакомились. Разговорились.

 До скончанья века подружились.

 «Двое друзей» – это, конечно, Валя и я. Так на какой «большак булыжный» заманила нас малина, и куда по нему мы «вперед пойти решили»? Наконец, почему «Малину» Валя написал в таком необычном, в народно-эпическом, былинном стиле?

Итак, шло лето 1938 года. Валин отец, Дмитрий Матвеевич, был заядлым рыболовом:

 Гибкая палка.

 Московская снасть.

 Это рыбалка,

 Отцовская страсть.

 Собираясь на очередную рыбалку на речку Яченку, Дмитрий Матвеевич пообещал взять с собой Валю и меня. Мы с нетерпением ожидали, когда же пойдем на рыбалку, но какие-то дела задержали Дмитрия Матвеевича. Не дождавшись, когда он освободится от своих дел, на место рыбалки (Валя это место знал) мы ушли одни. Но и там, у речки, терпения ждать прихода Дмитрия Матвеевича у нас хватило ненадолго. К речке примыкал калужский бор, и мы решили поискать там ягод. Так, «от малинничка да к малинничку», незаметно для себя, мы дошли до того «большака булыжного», по которому Берестовы приехали в Калугу из Тихоновой Пустыни. Там, на большаке, у Вали и возникла идея пойти в Тихонову Пустынь, чтобы показать мне дом, в котором они жили до переезда в Калугу (подобная идея могла возникнуть только у такого выдумщика, каким был Валя). Я легко согласился, полагаю, потому, что и мне довелось раньше побывать в Тихоновой Пустыни в гостях у сестры моего отца, тети Вари (она работала там санитаркой в местной больнице).

 Сказано – сделано: «и вперед пойти они решили», а путь был не ближний – 18 километров. По беспечности, по присущему нашему возрасту легкомыслию, о последствиях своего поступка мы, конечно, не подумали. Мы упорно шли вперед. Валя был обут в сандалии, я же босиком, и шли мы по обочине, шлепая по мягкой теплой пыли. Прошли деревню Аненки, затем Мстихино. Встречных почти не было, но из тех, кто встречался, никто не поинтересовался у нас: а куда вы, добры молодцы, путь держите? а не лучше ли повернуть вам назад, в город, где вас уже давно ищут родители? Случись такое, и мы, возможно, отказались бы от своего намерения и повернули назад. Но такого не случилось.

 Долго ли, коротко, но вот и Тихонова Пустынь. На входе в поселок мы остановились у деревянного мостика через речку Вепрейку, чтобы напиться и передохнуть. За рекой были видны строения монастыря и его величественный храм Успения Пресвятой Богородицы, построенный в византийском стиле. Главный колокол на пятиярусной колокольне храма был знаменит своим весом – он весил 1560 пудов (25,5 тонн), и в тихую погоду его звон был слышен даже в Калуге. Моя бабушка, услышав звон, говорила, что это в Тихоновой пустыне звонят к обедне.

 Напившись воды из речки, присели отдохнуть, и только тогда стали осознавать всю нелепость, весь ужас нашей выходки. День уже давно перевалил за половину. Сколько же часов прошло с тех пор, как мы ушли из дома? Нас давно хватились и ищут! Быстрее назад, домой! Не отдохнув толком, мы повернули в обратный путь. Стыд и раскаяние гнали нас вперед, но в натруженных долгой ходьбой ногах уже не было сил; не знаю, как бы мы добрались до города, если бы по дороге нас не нагнал мужик на телеге, запряженной каурой лошадкой, который и довез нас до города.

 Этот добрый человек расспросил нас, кто мы такие и куда идем. Выслушав наш сбивчивый рассказ, удивленно похмыкал и надолго умолк,думая о чём-то своём, да изредка понукая медленно идущую лошадку. Молчали и мы, поудобнее устроившись на охапке сена. От усталости нас клонило в сон. Но вдруг мы услышали, что наш возница что-то напевает. Валя очнулся от дремоты и придвинулся ближе к вознице, прислушиваясь. «Он поёт былины», – шепнул он мне. Так, под пение былин мы и доехали до города. Был уже поздний вечер. Помнится, что возница довез нас до перекрестка улиц Кирова и Герцена, оттуда до Пролетарской идти всего три квартала. Мы шли с чувством раскаяния и ожидания крупного скандала, по крайней мере, мало приятного разговора с родителями, и были готовы понести любое наказание.

 Возле Валиного дома стояли, разговаривая, наши отцы. Нас искали везде: сначала на улице и в соседних дворах, затем на речке, в бору, в больницах, в милиции; очевидно, отцы решали, где продолжать поиски. Но блудные дети нашлись. Отцы молча повели нас по домам. От радости, что мы нашлись, что мы живы и здоровы, нас даже не ругали, но без наказания не обошлось: отец объявил мне домашний арест. Но уже через несколько дней сердобольная бабушка, в отсутствие отца, стала выпускать меня посидеть на крылечке, – не мог же любимый внук оставаться без свежего воздуха. А как был наказан Валя, и был ли он вообще наказан, я уже не помню. Только помню один разговор, состоявшийся между нашими мамами. Они обсуждали наш поступок, и Зинаида Фёдоровна сказала моей маме, что когда Валю спросили, где мы пропадали весь день, Валя проговорил: «Он пел былины». Валя не слышал вопроса, он всё еще находился под впечатлением былин, которые напевал возница. Вот почему Валя написал стихотворение «Малина» в таком необычном стиле.