В апреле я прочитал в газете о назначении Аврамия Павловича Завенягина заместителем Берия. Непостижимо!
Помню, что в начале июня нам гидромеханизаторам объявили: Зинин с его группой направляются в Ковров, а я Конаржевский со своей командой — в Боровое.
В середине июня группа Зинина уехала, а 20 июня мы с вещами и матрасами выселены на лужайку у барака, т. к. он подлежал дезинфекции. Нас сняли с довольствия, выдали сухой паек на неделю, т. к. 22 июня должен быть подан вагон. Зесмнаряд в Боровое был отправлен еще 10 дней тому назад. Меня беспокоило то, что я ожидал ответа на материал, посланный мною на имя Фракции сессии Верховного Совета СССР в декабре 1940 года, где описывал все извращения, безобразия, имевшие место на следствии, в тюрьме и в лагерях. Это была полностью исписанная общая тетрадь. В ней я прямо писал о виденном и пережитом, сравнивал с романом Фрейтвангера «Семья Опенгейм», ставил вопрос о том, как это коммунисты, заседающие в «тройках», не видя людей, не разговаривая с ними выносят приговоры на лишение свободы 7, 8, 10 и больше лет. Такие не могут быть членами Коммунистической партии, т. к. грубо попирают ленинские принципы, что это явный произвол.
Когда прочитал свое письмо некоторым товарищам по несчастью, то они мне сказали: «Что ты делаешь? Тебя расстреляют за такое письмо!» Я отвечал: «Пускай расстреляют, но пускай там знают, что творится. Сталин, наверное, о таких делах не осведомлен. Будь, что будет».
Наступило 22 июня. Мы лежим на своих матрасах и ожидаем сообщения о подаче вагона. Вместо этого, неожиданно прибегает кто-то из обслуги и кричит: «Братцы, война! Гитлер напал на нас!».
Сердце мое сжалось. Все мои надежды рухнули. Теперь будет не до меня, какой-то заключенной личности контрреволюционера, когда страна предстала перед таким несчастьем, когда уже сегодня льется кровь и гибнут наши люди. Пускай это ненадолго, но жертвы есть жертвы. Теперь надо было ожидать и изменения в худшую сторону и моего положения в лагере.
Свободное копирование
