В этот день надзиратель ни разу не стучал в дверь. Я с нетерпением ждал допроса, чтобы снова услышать чудесную музыку. И она зазвучала снова, как только я опустился на табурет в кабинете следователя. Он, видимо, заметил перемену во мне, но не мог понять причину. Вроде бы все делал по инструкции, и эта методика всегда срабатывала. А тут вдруг осечка. Он стал нервничать, больше курить, часто отлучался. Обычно уравновешенный, срывался, начинал кричать. Даже однажды чуть не ударил, когда я на очередной его выпад сказал:
— Это вы делаете преступниками честных людей.
Он вплотную подошел ко мне и прошипел сквозь зубы:
— Тебе это дорого обойдется, я загоню тебя туда, где Макар телят не гонял, оттуда уже не убежишь.
Забегая вперед, скажу — эту угрозу он выполнил...
Несмотря на все старания следователя, с Интеллидженс Сервис у него ничего не получалось. Я научился управлять спасительной музыкой. Делал ее звучание громким, когда нужно было заглушить его брань, и видел только шевелящиеся губы, как в кино, когда пропадает звук, или уменьшал громкость, когда нужно было сосредоточиться. Следователь недоумевал.
Дважды меня возили на Лубянку, держали там часами в «стоячей камере», когда ноги затекают и немеют до полного одеревенения. Меня тщательно обследовали их врачи, задавали разные вопросы — хотели, видимо, выяснить, как у меня с психикой. А еще: откуда это у меня рубцы от ранений, сделанные, видите ли, не «фронтовым способом» (металлическими зажимами), а профессиональным игольно-ниточным швом?..
Я понимал, что из Лефортова есть только два выхода: в лагерь или в небытие... Для второго «выхода» больше всего подходили те, кто не совершил никаких преступлений. Деятелю этого ведомства не составляло труда состряпать любую фальшивку. Грош цена была следователю, не умеющему из простого советского человека сделать шпиона или, на худой конец, просто врага народа. При этом они входили в такой раж, что потом сами удивлялись, какого матерого врага разоблачили. В итоге врагу — «вышка», следователю — благодарность от начальства и народа.
Можно было догадаться, что в арсенале Лефортовской тюрьмы были и другие методы допросов, и что рано или поздно они меня сломают. Позже, в общей камере, перед этапом мне рассказывали, что в следственных кабинетах нижнего этажа под рокот двигателя, о котором я упоминал, допрашивали менее утонченными способами. У человека, который рассказал мне это, были выбиты зубы, тело в кровоподтеках, суставы пальцев раздроблены. О тех, кто не вынес пыток и отправился в лучший мир, на запросы близких сообщали: у нас не значится», или: убыл без права переписки, а то и без обиняков: умер от разрыва сердца, или от воспаления легких...
Свободное копирование
