В Советском Союзе все организации помимо своей основной деятельности по указанию партийных комитетов занимались также другими делами Все сотрудники ездили в колхоз помогать убирать урожай; все мужчины и молодые женщины участвовали в работе добровольной народной дружины (об этом я напишу дальше); научные сотрудники и лаборанты в качестве подсобных рабочих помогали строить наш новый корпус; два раза в год, 1 мая и 7 ноября мы дружно ходили на демонстрацию. После Горбачёвской перестройки демонстрации посчитали принудительным мероприятием и отменили, но раньше молодёжь в большинстве своём ходила на них с удовольствием. Как правило, в эти дни была хорошая погода, нарядно одетые люди утром приходили на работу и часто приводили с собой детей. Тут им раздавали так называемую наглядную агитацию, которую нужно было нести на демонстрации. Это были большие портреты партийных деятелей, плакаты, отражающие производственные успехи, стандартные лозунги непонятного содержания. Я никогда не мог догадаться, к чему призывал такой лозунг: «Выше знамя социалистического соревнования!», то есть призывал установить знамя на какой-нибудь башне. Другой похожий лозунг «Выше знамя советского спорта» вероятно был адресован чемпионам по прыжкам в высоту, но при этом непонятно, как спортсмен будет прыгать, если в руках у него знамя. Это были словесные штампы, разработанные не очень грамотным партийным деятелем. Но никого не интересовало, что они несут. Все понимали, что это просто такой ритуал. У людей было праздничное настроение, часто подогретое спиртными напитками, они общались с сотрудниками, встречались с приятелями из других организаций, угощали детей заранее припасёнными сладостями и часто имели с собой выпивку.
В те годы существовал порядок, согласно которому в праздничные дни было организовано круглосуточное дежурство по институту. Ответственных дежурных назначали из числа старших научных сотрудников. Дежурный должен был сидеть в кабинете директора, отвечать на возможные звонки начальства, следить за порядком и предотвращать возможные аварии. В институте существовали круглосуточно работающие лаборатории. В частности, в лаборатории механических испытаний образцы сталей, применяемых в теплоэнергетике, постоянно находились под нагрузкой в течение года. Я несколько раз был дежурным по институту. Ночью можно было воспользоваться комнатой отдыха, которая имелась у каждого директора. В остальное время я сидел за директорским столом и занимался своими делами. Никаких чрезвычайных происшествий в институте не произошло, никакое начальство не звонило. Ситуация, описанная в известной пьесе «Дни Журбиных», где дежурному ночью звонил министр, не повторилась.
Примерно в 1963 году в СССР было решено для поддержания общественного порядка и для борьбы с правонарушениями наряду с милицией привлекать общественность. В соответствии с этим были созданы добровольные народные дружины (ДНД). Добровольными они были только по названию, в дружину записывали добровольно- принудительно. Такие дружины были созданы на всех предприятиях. Во всех районах города были выделены помещения, где дружинники собирались, где вёлся журнал учёта мероприятий и где был телефон. Телефон в то время был дефицитом, чтобы иметь дома телефон, люди годами ждали своей очереди. (Кстати, мой сотрудник Яша Сосницкий ждал телефон 17 лет). Дружинники группами по 5 – 8 человек ходили по выделенному участку с 7 часов вечера и до полуночи и смотрели, нет ли драк, нет ли пьяных. Часто вместе с нами дежурил один милиционер. Иногда дружинники наводили порядок в квартирах, если поступали жалобы от жильцов. У дружинников были специальные удостоверения, значок и красная нарукавная повязка с надписью ДНД. Дежурить приходилось примерно один раз в месяц
Работая в Трубном институте я регулярно ходил на дежурства. Бэла была в дружине своего завода. Если во время её дежурства у меня было свободное время, то я дежурил вместе с Бэлой.
Как я уже писал, в СССР существовала система помощи города селу. Летом и осенью все городские организации должны были для этой цели выделять людей, отвозить их своим транспортом в колхозы и снабжать необходимым инструментом. Колхозы за эту работу ничего не платили горожанам, а зарплата по основному месту работы у людей сохранялась.
Из Трубного института нас всегда возили в один и тот же пригородный колхоз, расположенный недалеко от нашего аэропорта. Летом мы выполняли самую тяжёлую работу – прополку. Работали обычно с 8 часов утра и примерно до 14. За каждым отделом института был закреплён определённый участок, который мы должны были поддерживать чистым, без сорняков. К концу лета и осенью на этих же участках мы собирали урожай помидоров. У нас была обычная дневная норма – собрать 30 ящиков. Иногда мы прямо ставили ящики с помидорами в грузовики или в тракторные прицепы, а иногда составляли в штабеля прямо на земле. Таким образом, на этих полях мы выполняли почти всю работу. Изредка нам разрешали взять с собой 5-10 кг помидоров с оплатой по очень низкой цене. При такой системе помощи селу производительность труда привлечённых работников по основному месту их работы уменьшалась. Знакомые врачи, которых тоже посылали помогать селу, жаловались, что в это время больные остаются без медицинской помощи, а врачи портят себе руки, набивают мозоли, могут получить травму. А ведь этими руками они делают операции. Так, что истинная себестоимость выращенных с такими затратами продуктов сельского хозяйства была намного выше их цены. При этом также наносился ущерб другим отраслям народного хозяйства. Этот ущерб никто никогда не подсчитывал.
Автобус, который должен был отвозить нас обратно, нередко запаздывал. В этом случае некоторые сотрудники пешком шли на стоянку городского автобуса возле аэродрома. При этом нужно было пересечь всю территорию аэродрома. Со стороны колхозных полей аэродром не имел ни ограды, ни охраны – такие тогда были патриархальные нравы.
Иногда вместо колхозных полей нас везли на овощную базу. На этих базах хранились городские запасы овощей и фруктов. Из-за плохих условий хранения продукты гнили. Через 2 – 3 месяца после загрузки половина овощей и фруктов приходила в негодность. Вся городская интеллигенция перебирала овощи и выбрасывала гнильё, чтобы остальная часть продуктов не испортилась. Партийные и городские власти считали возможным такое использование людей умственного труда.
Виталий Сергеевич Рудой был толковым специалистом и идеальным научным руководителем. Он всегда поддерживал мои предложения и помогал их осуществлять, договаривался с нужными людьми. Но в существе моей работы ему всегда не хватало времени разобраться. Рудой всегда мне говорил: «Вот я раскручусь, и мы с вами сядем за стол с бумагами». Но это время так и не наступило, он так и не смог «раскрутиться». У него был единственный недостаток: любил выпить. Он часто ездил в Никополь на своей машине, В такие поездки он всегда брал с собой своего заместителя Бориса Алексеевича Млинарича. Часто я тоже ехал с ними. Рудой на заводе встречался с нужными людьми, вёл переговоры, затем мы заезжали в ресторан, обедали, а Рудой при этом немного выпивал. Обратно в Днепропетровск машину вёл уже Млинарич. Несколько раз после каких-то банкетов мне приходилось отводить его домой, так как сам он сделать это был не в состоянии. Сотрудники института были уверены, что если бы Рудой не выпивал, то его давно бы назначили заместителем директора. Я получал аспирантскую стипендию – 100 рублей, Рудой – оклад заведующего лабораторией – 400 рублей; тем не менее он частенько одалживал у меня 1 рубль. Виталий Сергеевич серьёзно говорил, что пока я получаю 100 рублей – мне хватает денег, а когда я буду получать 400, то денег хватать не будет, т.к. потребности будут другие.
Виталий Сергеевич понимал, что моя диссертация имела бы больший научный вес, если бы моим руководителем был доктор наук. Поэтому он предложил, чтобы ещё одним моим руководителем был заместитель директора института доктор технических наук Александр Андреевич Шевченко и сам с ним договорился.
Александр Андреевич был одним из старейших сотрудников института. Он был известен своей предельной честностью, что подтверждается таким поступком. В 1947 или в 1948 году в СССР появился в продаже очень хороший по тем временам автомобиль «Победа», причём цена была фантастически низкой. Шевченко купил себе машину один из первых. Машина много лет простояла в тёплом гараже, т.к. Александр Андреевич её не водил. На старости лет он решил от неё избавиться и продал институтскому водителю за ту же сумму, хотя она уже стоила раз в 10 дороже и, главное, в свободной продаже машин не было. Александр Андреевич по поводу цены сказал, что он может продать машину только за ту же сумму, за которую купил. При этом машина была совершенно новенькой.
Свободное копирование
