После болезни мне в ГИПРОМЕЗЕ выдали бесплатную путёвку в урологический санаторий в Железноводск. Получить путёвку мне помог мой соученик по институту Саша Зинченко, который был тогда парторгом Гипромеза. Очевидно, благодаря этой должности Зинченко одним из первых в институте поехал в зарубежную командировку в Японию (туда очень редко были командировки). Перед отъездом я попросил Сашу привезти мне из Японии маленький динамик для транзисторного радиоприёмника, т.к. у нас в стране их ещё не делали. Саша выполнил мою просьбу. Всем сотрудникам было интересно узнать, как принимали наших представителей. Саша подробно об этом рассказал. В обеденное время в ресторане их обслуживали гейши, симпатичные и хорошо образованные девушки. Гейши играли на музыкальных инструментах, вели разговоры об искусстве и старались всячески развлекать своих гостей. В частности, там было такое представление. На небольшую сцену выходят 10 девушек, очень скудно одетых, с очень похожими фигурами. На спине у каждой прикреплён номер. Звучит приятная музыка и гейши танцуют. Затем на сцене устанавливают ширму, которая закрывает их выше пояса, и девушки выходят на сцену по одной. Девушка совершает несколько танцевальных движений, а зрители в это время должны определить, какой у неё номер. Весь свой рассказ Саша иллюстрировал фотографиями. После того, как Розенштраха перевели в Москву, Саша Зинченко был назначен директором Укргипромеза, а Толя Шубин – заместителем главного инженера. Зинченко был очень толковым директором и хорошим человеком. Ближайшие Сашины сотрудники между собой называли его профессором. Хотя Саша не защищал диссертацию, но, по сути, он был достоин этого звания. Когда впоследствии я работал в Трубном институте и требовалось решить какой-либо вопрос с Гипромезом, то у Саши меня всегда ждал тёплый приём. Я хорошо знал Сашину жену Машу. Она работала врачом лечебной физкультуры в нашей студенческой поликлинике и была мастером спорта по лёгкой атлетике. Я у неё лечился.
Железноводск, куда я получил путёвку, — это великолепный курорт на Северном Кавказе. Лечебные факторы курорта – минеральные воды, лечебная грязь и великолепный климат. Каждый день я бегал вокруг горы Железной, а через день поднимался на неё. Склоны горы были покрыты лесом, воздух был какой-то вкусный. 24 дня, которые я там провёл, положительно сказались на моём здоровье. В одной палате со мной жил молодой мужчина – секретарь Магаданского райкома комсомола. Он рассказывал очень интересные вещи. Через несколько лет после смерти Сталина он участвовал в комиссии по реабилитации заключённых лагерей. В состав этой комиссии обязательно входил врач. Когда людям, просидевшим 10 – 20 лет в лагере за Северным полярным кругом, объявляли, что они ни в чём не виновны и свободны, то многие теряли сознание, им требовалась медицинская помощь. Территория Магаданского района занимает обширный участок тундры, на котором кочуют северные народности. Время от времени комсомольский секретарь должен объезжать все кочевья. Понятия о гигиене у этих людей специфические. Мой знакомый с трудом ел угощение, которое почётному гостю преподносили на не очень чистой тарелке (хозяева обходились почти без посуды). Но самое тяжёлое испытание гостя ждало впереди. Почётного гостя хозяин укладывал спать со своей женой! (Невольно вспоминается анекдот: «А где же вы моетесь? В реке. А зимой? Та сколько там той зимы!»)
Через несколько лет я опять был в Железноводске. Свежего воздуха возле горы Железной уже не было. Там, где был лес, шло строительство, в воздухе было много пыли.
Как-то при поездке в одну из моих многочисленных командировок у меня была встреча ещё с одним интересным человеком, по специальности топографом. В 1940 и в начале 1941 года его топографическая партия работала в Алтайском крае. После начала войны всю партию топографов призвали в армию и спешно отправили в Украину. Оказалось, что топографических карт этих территорий почти нет, и наши войска воевали вслепую. Он рассказал, что топографическая съёмка Украины и всей европейской части СССР частично производилась ещё до 1917 года, и, к тому же, карты были отпечатаны малым тиражом. После этого местность сильно изменилась, появились новые посёлки, дороги, мосты, водоёмы. Для ведения военных действий старые карты уже не годились. Топографы спешно делали новую съёмку. В связи с быстрым продвижением войск противника его партия едва не попала в плен. Командиры воинских подразделений иногда добывали немецкие карты. Трофейные карты были очень подробные, хотя и не совсем «свежие», но наши военные их высоко ценили. Спустя много лет в книге Виктора Суворова «День «М»» я прочитал о ситуации с топографическими картами в начале войны. Там, правда, не сказано, что советское командование пыталось исправить это положение и срочно мобилизовало всех топографов.
Свободное копирование
