Институт охотнейшим образом взялся представить мою диссертацию в Ботанический институт Академии наук СССР. Только не видать бы мне степени доктора, не произойди крупнейшие политические события, ничего общего с зависимостью размеров одних частей растения от парамеров других частей не имеющие.
Дела на генетическом фронте становились все хуже. Само существование Института цитологии и генетики под угрозой. У института нет здания. Предназначавшееся для него здание передано другому институту. Началось строительство другого — и его постигла та же участь. Когда я приехала, закладывался фундамент третьего. Надежды получить его становилось все меньше. В институте ни одного доктора биологических наук. Вот уже 15 лет как степени генетикам не присуждали, а у иных отнимали. Степень доктора отняли у Эфроимсона, когда его упрятали в Джезказган. В 1949 году ему припомнили, что в 1945 году он защищал честь немецких женщин от солдат победоносной Красной Армии, писал в Кремль, просил принять меры.
Первого директора института, Н.П. Дубинина, сняли по прямому приказу Хрущева. Дмитрий Константинович Беляев, кандидат наук, много менее многих других сотрудников института заслуживающий степени доктора наук, был в то время заместителем директора. Он ловко воспользовался монаршим гневом, «подтолкнул падающего» и заместил его. Я этого, когда ехала, не знала, а то не приняла бы его приглашения. Чудо создания Института цитологии и генетики совершилось во время оттепели и было ярчайшим ее показателем. В 1963 году институт все еще возникал. Он строился даже не на песке — в зоне прилива. А тут я, с моей диссертацией, книгой «Наследственность и наследственные болезни человека», и вообще. Первая стычка с директором произошла из-за семинара по марксизму-ленинизму. Руководил им Беляев. Он настоятельно предложил мне посещать его. Я пришла. Молодой человек докладывал очередную главу «Диалектики природы» Энгельса. После доклада я частным образом сказала Беляеву, что не только не буду, за неимением времени, посещать семинар, но и не позволю ни одному из моих сотрудников тратить попусту время. А если угодно заниматься методологией науки, то я организую постоянно действующий семинар на тему «Управляюшие механизмы на разных уровнях организации живого». Доклад о механизмах управления жизненным циклом млекопитающих на этом семинаре будет делать Беляев. Он как будто согласился, но когда, распределив роли и согласовав названия докладов с сотрудниками института и с преподавателями и профессорами Новосибирского университета, я вывесила программу работы семинара в вестибюле института, он в гневе сорвал ее. Однако мой семинар заработал, а его — прекратил свое существование.
Диссертация моя резко дисгармонировала с политикой Беляева. Положение его крайне трудное. Директор каждого института в Советском Союзе — слуга двух господ. Одна властвующая над ним сила, — необходимость все же делать науку, другая — маршалы и генералы идеологического фронта и власть в прямом и точном смысле слова. Директор выдвигается на пост неумолимым ходом истории не по научным заслугам, а по умению спасать институт, потому что каждый институт надо спасать. Беляев же возглавил институт, который находился не под угрозой освежения кадров, коренной реорганизации и смены руководства, а на самом краю гибели. Однако он поддержал представление моей диссертации. Ботанический институт принял ее. Но назначение защиты не последовало. И не только ссылки на заклейменных августовской сессией ВАСХНИЛ прихвостней буржуазной науки во главе со Шмальгаузеном тому виной, и не только полнейшее игнорирование мировых достижений мичуринской биологии преграждало мне путь и мешало дирекции Ботанического института назначить защиту. Мешал китайский император Сяо Янь. Он жил в пятом веке и писал стихи. Судьба его ужасна. Я не могу без содрогания думать о ней. В Китае он предан анафеме, как император, в Советском Союзе — как китаец. Автореферат моей диссертации украшен эпиграфом — стихотворением несчастного Сяо Яня. Ученого секретаря Ботанического института, Даниила Владимировича Лебедева, великого антилысенковца, вызвали в обком. Не в райком или горком, а в обком. Областной комитет партии — инстанция, ведающая Ленинградской областью. А Ленинградская область населена многомиллионной популяцией. Секретарь обкома ее бог и царь. Что означает принять к защите диссертацию менделиста — морганиста — вейсманиста, об этом речь не шла, но не отвергнуть диссертацию, увенчанную китайским эпиграфом, означает, в глазах обкома, открытый вызов внешней политике Советского Союза. Лебедев рассказывал мне, что он пытался оправдать себя и меня, но тщетно.
Свободное копирование
