Ко времени моего привоза в Бутырки заключенные социалисты сидели по одиночкам. Гуляли человек по пять вместе, но сейчас же после прогулки нас разводили по камерам и запирали. Мириться с этим, понятно, было трудно. Почти все уже успели за долгие месяцы сидения в тюрьме пожить при режиме полного общения заключенных между собою, и было непонятно, почему необходима теперь такая изоляция друг от друга, ведь нам же неоднократно заявлялось, что никакого следствия о нас не ведется, что нас — по выражению Ленина — "бережно держат в тюрьме" только затем, чтобы лишить общения с внешним миром, а не друг с другом. Попов же, а за ним и низшая администрация проявляли в этом отношении глупейший формализм: люди только что гуляли вместе, но, если Попов застанет их вместе у дверей камеры, сейчас же поднимает скандал. Все это сильно раздражало. Мы решили добиться полной свободы общения друг с другом.
Как всегда, начались споры о тактике. Были сторонники решительных действий: предъявление ультиматума, голодовка, активное сопротивление и т. д. Но победило "умеренное" течение. Было решено, по возможности не доводя дела до острого скандала, выпотрошить установившийся режим изнутри путем настойчивого, систематического раздвигания установленных рамок.
Все эти тактические переговоры велись на прогулках, через старост, разносивших съестные припасы, путем записочек, для передачи которых друг другу было сколько угодно способов, и, наконец, прямыми разговорами с окон.
Из-за этих разговоров тоже выходило немало конфликтов. В других тюрьмах, как, например, в Лефортовской в той же Москве, часовые попросту, как в доброе царское время, стреляли в сидящих на окнах. В Орле при таком же случае одному товарищу прострелили руку. У нас Попов шумел и грозил, но к экстренным мерам прибегать не решался. Раз его помощник Соколов решил приступить на женском отделении к энергичным действиям: отнял табуретку у одной из заключенных. А так как заключенная эта оказалась беременной и без табуретки слезть с высокого подоконника никак не могла, то через несколько часов Соколову пришлось вернуть табуретку обратно, и он сконфуженно объяснял, будто никакой кары в виду не имел, а просто табуретка "понадобилась в конторе". После еще нескольких попыток в таком же роде начальство махнуло рукою, и наши позиции на окнах были прочно закреплены.
Одновременно с наступлением на окна мы вели наступление на двери. Все чаще и чаще, возвращаясь с прогулки, из уборной, со свидания, стали пользоваться случаем подбежать к двери чужой камеры, открыть дверную форточку и побеседовать с товарищами. Начальство пыталось бороться с этим, замыкая дверные форточки на замок. Но это оказалось нелегко. В большинстве форточек замки оказались испорченными. Кроме того, надзирателям совсем не улыбалось бегать все время от камеры к камере по вызову заключенных: ведь в советской тюрьме, где все расшатано, во всем нехватка, жизнь не может идти с такою монотонною регулярностью, как в благоустроенных "нормальных" тюрьмах. В конце концов после ряда стычек, иногда довольно бурных, и дверные форточки были оставлены в нашем владении.
Тогда приступили к следующим шагам. Среди нас было несколько рабочих слесарей. Из найденных на дворе гвоздей, обломков железа и т. п. они быстро понаделали отмычки. Высунув руку из форточки, можно было спокойно открыть дверь камеры, когда замок был закрыт на один оборот; на два же оборота его закрывали только ночью. Проходя по коридору, Попов однажды наткнулся как раз на сцену отпирания двери таинственною рукою, высунувшеюся из камеры, и совершенно остолбенел. Подождав, пока заключенный вышел из камеры, он, заикаясь, обратился к нему: "Да как же вы это делаете?" — "А вот тате", -спокойно ответил заключенный, продемонстрировав "хитрую механику" изумленному администратору. Попов молча постоял и, махнув рукою, ушел.
Результатом этого происшествия было появление "специалистов" с тюремным архитектором во главе. "Специалисты" осмотрели двери, но не могли придумать ничего другого, как посоветовать и днем запирать замки на два оборота. Но это опять-таки сопряжено было с большими неудобствами для надзирателей. А главное, на тюремных "специалистов" у нас нашлись свои. Не прошло и двух недель, как во всех замках были отогнуты внутренние пружины, так что в любой момент они свободно отпирались самой простой отмычкой. Ничего не подозревавшему Попову пришлось еще раз испытать сильнейшее потрясение, когда однажды во время ночного обхода он застал в одной из камер четверых заключенных, мирно игравших в карты. Постояв, по своему обыкновению, молча и полюбовавшись на игроков, спокойно продолжавших свое занятие, он ушел, огорченный до глубины души, и долго не появлялся в нашем корпусе ни днем ни ночью.
Свободное копирование
