В Бутырках - 1

Глава IX 

 В БУТЫРКАХ

Ко времени прибытия моего в Бутырки заключенных социалистов и анархистов в тюрьме было сравнительно немного, и почти все они помещались в одиночном корпусе. После апрельского разгрома сюда были возвращены главным образом члены Центральных комитетов. Большинство остальной публики оставалось раскинутым по провинциальным тюрьмам — ярославской, владимирской, рязанской, орловской.

Из нашего Центрального комитета я застал тут Ежова, Плескова, Николаевского. Из ЦК социалистов-революционеров — Гоца, Тимофеева, Веденяпина, Гендель-мана, Артемьева, Донского, Лихача, Цейтлина и др. Большинство из них сидело уже свыше года, некоторые — более двух лет. Так же долго сидели и члены ЦК левых эсеров Камков, Майоров, Богачев. Все уже успели пережить всякие пертурбации: резкую смену тюремных режимов, перевод из тюрьмы в тюрьму. Члены нашего ЦК, как я уже упоминал, перенесли и трехдневную голодовку во "внутренней тюрьме", чтобы добиться самых элементарных условий человеческого существования. Вообще эта "внутренняя тюрьма" не прошла для них бесследно: двое — Ежов и Николаевский, — побыв там месяца два, вернулись в Бутырки с тяжелою формою цинги. Все пребывали, конечно, в полной неизвестности насчет своей дальнейшей судьбы, питаясь на этот счет такими же противоречивыми слухами, какие распространялись и у нас в ДПЗ в Петрограде.

Кроме членов различных Центральных комитетов было в мужском и женском отделениях одиночного корпуса и десятка полтора-два других заключенных социалистов и анархистов. Особую группу составляли "панюшкинцы" — большевики, образовавшие оппозиционную партию под названием "Серп и молот". Позиция этой партии была в общем довольно неопределенна, потому что в ней смешивались самые разнообразные элементы: утописты, требовавшие возврата к политике "октября 1917 года", рабочие, почувствовавшие себя связанными по рукам и ногам опекой бюрократии и начавшие смутно понимать весь вред коммунистической диктатуры, а наряду с ними и темные авантюристы, недовольные тем, что новый курс большевистского правительства вытесняет их с насиженных местечек или мешает им беспрепятственно ловить рыбу в мутной воде террористического режима. Одним из главарей этой пестрой партии был матрос Панюшкин, прославившийся в самые первые дни после большевистского переворота убийством студентов, братьев Ганглез, оставшимся безнаказанным. Новая партия выступила сначала очень шумно, созвала даже публичное собрание, где резко критиковалась политика правительства. Но вскоре главари ее, в том числе и Панюшкин, были арестованы, и партия распалась. Вся эта компания держалась, в общем, обособленно. Несколько раз они объявляли голодовку, но относились к этой форме протеста малосерьезно и прекращали голодовку, ничего не добившись. В конце концов они были высланы в Вологодскую губернию. Не знаю, что сталось с остальными, но сам Панюшкин очень скоро "покаялся", напечатал в газетах письмо с нападками на меньшевиков и эсеров, якобы введших его в соблазн, и объявлял о своем возвращении в лоно большевистской партии, которой обещал отныне служить верой и правдой.

Еще один заключенный выделялся на общем фоне: высокий плотный человек с длинной русой бородой, голубыми глазами, тихий и застенчивый. Это был Элоран-та, финский литератор-коммунист. По-русски он еле говорил несколько слов, и объясняться с ним было трудно. Он сидел уже около года по делу об убийстве членов ЦК Финской коммунистической партии в Петрограде (в августе 1920 года). Убийство это произошло на почве фракционной борьбы, осложненной спорами из-за дележа денег, получавшихся финской коммунистической эмиграцией от большевиков. Убийцами были молодые члены партии, ворвавшиеся на заседание ЦК и в запальчивости выстрелами из револьверов убившие восемь и ранившие одиннадцать его членов. Все они сидели в общих камерах Бутырской тюрьмы, а Элоранта в одиночке. В феврале 1922 года — через полтора года после убийства! — состоялся суд революционного трибунала. Непосредственные участники убийства были приговорены к различным срокам тюремного заключения, Элоранта же, как вождь рабочей оппозиции и идейный вдохновитель убийства, — к расстрелу. Ему, как литератору, ставилась в вину "демагогическая агитация", втягивавшая рабочую оппозицию в "склочную борьбу против финского ЦК". Сам трибунал почувствовал, видимо, смущение перед своим собственным чудовищным приговором и, применяя декрет об амнистии 7 ноября 1921 года, постановил заменить расстрел заключением в тюрьме на пять лет. Но президиум ВЦИКа применение амнистии отменил, и в ночь с 16 на 17 февраля несчастный Элоранта был казнен.

Других политических, кроме социалистов и анархистов, было мало. Большая часть камер была занята уголовными — по делам о хищениях и бандитизме. Они наполняли собою всю верхнюю (третью) галерею МОКа (мужской одиночный корпус; женский назывался на языке заключенных и администрации — ЖОК). Большинство из них сидело в "строгом" заключении, и было среди них немало ожидавших смертного приговора или уже приговоренных к расстрелу.