Мои дома детства

Недавно мне приснился мой сельский отчий маленький саманный домик, в котором я родился больше 68-ми лет назад. В нём  жил до семилетнего возраста, когда мы перешли в построенный рядом новый большой каменный дом, о котором несколько лет мечтали. В памяти моей, конечно же, остался лучше как раз этот второй дом, в котором мне суждено было с родителями и братом жить до 20 августа 1971 года, когда мы его оставили навсегда, выехав из села Малиновки Гуляйпольского района Запорожской области, которая до сентября 2022 года находилась в составе Украины, потом стала по Конституции России территорией Российской Федерации после проведенного там соответствующего референдума.
              Однако благодаря сновидению я вспомнил подробнее и  наш первый домик. Мои родные племянники Женя и Лёша, а уж их детки тем более, не представляют, как можно было жить годами в саманном домике под соломенной крышей, построенном до этого более полтора века назад?!
            Прежде всего, им надо объяснить, что такое «Саман».  Это своеобразная смесь глины, соломы, навоза и воды. Месили её ногами, делали из смеси «кирпичи», сушили на солнце. Получался нормальный строительный материал.
            Строили саманные домики (по-украински: «хаты») низенькие, чтобы только голова не задевала потолок. Но мне тогда, ходившем «пешком под стол», домик наш казался неким дворцом. Как же мне его было не любить, если я в нём родился и до школы жил.
         Внутри и снаружи наш домик был помазан глиной и покрашен в белый цвет известью.
          В домике имелись две комнаты, коридорчик и кладовка. К домику слева была хозяйственная пристройка, где находились корова, свиньи, куры с петухом. В неё можно было попасть и с улицы, и внутри дома. Однако животные пользовались только воротами на улицу. А вот нам с братом было удобно заходить туда, не выходя на улицу. Прошло с тех пор более 65-ти лет, но я до сих пор слышу голоса моей прабабушки Марины и бабушки Евдокии: «Петя, сходи в «курятник", и принеси свежие яйца для борща». Для меня не было больше радости, как выполнять их просьбу. Те куриные яйца не идут ни в какое сравнение с покупаемыми ныне в городских магазинах.
           В углу главной комнаты (залы) находились бабушкины иконы, на которые они с прабабушкой моей перед сном на ночь молились. На стене высели семейные фотографии. Эта традиция со временем была утрачена, как я понял. Но мне кажется, в наши дни возрождается. Когда я бываю в гостях в семье своего старшего племянника Жени, то каждый раз любуюсь их семейными фото на стене в коридоре. И это здорово, что в коридоре. Любой гость, переступивший порог гостеприимной квартиры, прежде всего рассматривает с интересом эти фотографии.
        Зимой домик отапливали  соломой, сухим бурьяном, кизяком из-за отсутствия дров и угля. Но благодаря тому, что стены дома были саманными, тепло в нем сохранялось долго. По крайней мере, до утра спали без проблем. Конечно, не как в «Ташкенте», но не замерзали.
          Вспоминая мой отчий саманный домик, не могу не сказать о печи, расположенной в первой комнате и обогревающей  обе комнаты. Печь- являлась украшением домика. Закрываю глаза, и вижу бабушку Дуню, готовившую нам с братом, лежащими на печи, вкусный завтрак. Родители в это время находились уже в колхозе на работе: мама – доярка, папа- тракторист.
           Окна в домике были небольшими, закрывались при необходимости снаружи ставнями. Мне особенно запомнилось, когда во время дождя я сидел у окна с открытыми ставнями, слушал «мелодию» дождя. А зимой сидел на том же месте и пытался сосчитать на оконном стекле снежинки.
           В этом дорогом для меня домике я провёл семь лет своего детства. А в 1964 году вместе со всеми членами большой семьи перебрался в новый просторный, высокий каменный (из шлакоблока), покрытый уже не соломой, а шифером: цивилизация медленно вступала в послевоенное село. В этом доме пол не был глиняным, а деревянный, как и положено в домах.
           Что касается этого моего второго дома детства, то в отличие от первого я до сих пор помню всю обстановку в нём до малейших подробностей. Ещё бы! Я покидал его уже на пятнадцатом году жизни. Нынче вон в четырнадцать лет выдают паспорта. Не зря, понятно: к этому времени детство от нас уходит потихоньку, на прощание помахав нам «рукой».
             К дому была простроена веранда, о которой в старом доме приходилось только мечтать. В ней половину площади занимал бабушкин сундук. В память о ней, после её смерти в октябре 1967 года, мы сундук оставили на месте, хотя нас многие односельчане просили  продать. Мама его продала осенью 1971 года вместе с домом. Сомневаюсь, что он сохранился, ибо у меня есть сомнения, что и сам дом не сохранился из-за известных событий с 2022 года на Украине. К сожалению, мое некогда родное село пока находится под оккупацией войск ВСУ.
             Из веранды гость попадал в небольшой коридор с окном на огород. Затем в первую комнату, где стояла печь, большой стол, за которым в холодное время года вся наша семья обедала, и за которым мы с братом готовили уроки в школу. В углу, у потолка, стояли иконы, а внизу стояла книжная этажерка с нашими школьными принадлежностями, в том числе, учебниками и книгами для чтения. Эта комната здорово отличалась от трех других. Но не своим убранством! Редко какой приезжий в село человек, проходивший по нашей улице, не останавливался и не любовался вечером на дневной свет в окне. Такого на нашей улице ни у кого не было. Дневное освещение нам установил дядя Женя Кущ из Гуляйполя. Это второй муж маминой двоюродной сестры Лиды. Он нам много помогал. В том числе купил в Гуляйполе дефицитный тогда телевизор и установил его в доме с антенной.
             Телевизор стоял на большом круглом столе в зале. Там же стоял диван и большой шкаф для одежды. Из залы моно было заходить в одну из спальных комнат. Она считалась маленькой; стояли две кровати со стульями.
           Вторая спальная комната находилась рядом с первой комнатой. В ней спали на лежанке от печки я с братом, прабабушка Марина, а в кровати – бабушка Дуня. Родители спали в той маленькой комнате. Для гостей использовали вторую кровать в ней и диван в зале, а также «раскладушки».
            В нашей спальне стояла швейная (от ноги) машинка, на которой бабушка Дуня шила по вечерам.
            Из коридора в доме можно было заходить в маленькое подсобное помещение, достопримечательностью её, конечно же, являлась красивая деревянная лестница на чердак. Её, как и все двери и окна в доме лично изготовил родной брат моей прабабушки, мой тёзка Пётр. У него дома имелась небольшая плотницкая мастерская, где я часто бывал. В одно время даже мечтал выучиться после на плотника. Но переезд на другое место жительства помешал осуществить эту мечту. И я, разумеется, не переживаю, а наоборот, несказанно рад, ибо не представляю, что с нами было бы, если бы мама в 1971 года не вывезла нас с братом в Россию, в город Тольятти. Не переживаю, по понятным причинам.
             Должен сказать, что проживать в этом нашем втором доме после 31 октября 1967 года мне стало грустно. Любимая моя бабушка Дуня ушла из жизни, а прабабушку Марину забрала к себе в Донецк её дочь Прасковья. И грусть от меня ушла из дома вместе со мной 20 августа 1971 года.
           По этой причине я покидал навсегда наш дом не с грустью: грусть оставалась в доме. Пусть простит меня наш дом, но оставаться в нем у нас не было возможности. Во-первых, мама  давно хотела вывезти нас с братом в город, чтобы мы избежали колхоза, как они с папой, во-вторых, читатель, наверное, с трудом представляет, как тяжело было мне сидеть в коридоре дома и с тоской смотреть на наш бывший огромный огород, от которого остался «клочок» земли. После выхода родителей из колхоза в мае 1969 года, у нас по решению общего колхозного собрания огород «отрезали». И там, на моих глазах, сажали и убирали свой урожай чужие мне люди. Увы, такое было советское время: было в нём и хорошее, и не очень хорошее. Кома как повезло.

01.03.2025 г.

На фото: бабушка Дуня возле нашего саманного дома. Других фото не осталось.