Голод и моя мама

ГОЛОД И МОЯ МАМА

Когда нас привезли в Сибирь, маме шёл сорок первый год. Единственную свою ценную вещь - обручальное кольцо, она смогла обменять на ведро картошки, потому что детей постоянно мучил голод. Перед ним были все равны, погибнуть мог любой, независимо от возраста, пола и национальности. У мамы был сильный, волевой характер. И приняла она единственно правильное решение - нужно устроиться работать. Тогда у многих опустились руки, люди были подавлены морально. Появились слухи, что высланы мы по ошибке, что американцы шлют за нами белые пароходы и т.п.

А мама сказала женщинам, что если не пойдём работать, то перемрём все, как мухи. Не всем это понравилось, посыпались упрёки и даже оскорбления, обозвали шпионкой и даже "сестрой Сталина", вот так! Что было на душе у мамы, теперь уже не узнает никто, но виду она не показала и впряглась в работу.

Остальные потянулись за ней, только когда на холме за посёлком появились первые наши могильные холмики. Маму зауважали и стали с её мнением считаться. Своей силой воли и оптимизмом многим помогла она спастись от голодной смерти. И сама она сумела перенести ужасные страдания, сохранить детей своих. Только согнула её преждевременно такая жизнь, но не сломила.

Внутриколхозным транспортом была у нас телега, запряжённая парой быков, управляемых командой "цоб-цобэ", т.е. "право-лево". Женщины скирдовали ржаные снопы, но лазить на телегу, делать воз, не любили. Мама, показывая пример, забралась и тут случилось несчастье. Быки вдруг дёрнули телегу вперёд, мама упала и сломала обе руки в кистях. При тамошней медицине, настоящей помощи оказать не могли и руки срослись криво.

Пришлось перейти в сторожа, но когда по приказу сверху колхозу приказали выращивать табак, она возглавила "махорочную" бригаду. Обаяние, кристальная честность и порядочность помогали ей хорошо ладить с людьми, быть прекрасным организатором.

Кроме табака, бригада выращивала картофель, турнепс, репу, свеклу и морковь. Только под картофель было выделено 17,5 гектаров, а работали в основном старые женщины, которые не годились для более тяжелого труда. Одной из них была немка Каролина Остердак, совсем плохо говорившая по-русски. "Катя Вернер мой сусек, мы ровни на один сидис" у неё означало, что с соседкой Катей они жили в одной деревне. Её взрослые дети Вика и Петрас работали тут же на полях.

Николай Канцеров предложил маме сшить штаны сыновьям из колхозных мешков, а мама взять чужое конечно не могла. Но соседка такие штаны нам всё же смастерила.

Жили мы, естественно, очень бедно, питались и плохо, и редко. Печально маме было смотреть на нас, а ведь кроме еды, не было ещё и одежды, и обуви. При отъезде, когда не разрешили брать вещей, мать случайно всё же сунула в ридикюль машинку для стрижки волос и бритву. Это тоже в Сибири спасло нас от голода.

Мужики в посёлке стриглись в основном "под горшок" ножницами для стрижки овец. А мама предложила нашему хозяину Моргунку сделать нормальную причёску. На работе тот произвёл фурор, мужики заинтересовались, кто же такую красоту делать может. Моргунок расхвалил свою постоялицу, и стали ходить к маме клиенты. Расплачивались, кто чем богат: куском сала, бутылкой молока или луком. Заготовитель Худяшов дал даже кусок мыла — это было дорогой оценкой маминого труда.

Вообще мама была наделена щедро добротой, полна красоты духовной. Мы ещё ютились в колхозных яслях, когда умер С. Агур, оставив сиротами дочь Анни и двух сыновей, малолетних Рейна и Яака. Мама взяла их к себе, помогла выжить. Осенью 1946 года они уехали в Эстонию. А позже от истощения умерла Ида Яска, её сына Юрку тоже приютила мама до отправки в детский дом.

До сих пор не могу понять, откуда черпала она силы, ведь и со своими тремя детьми было тогда неимоверно трудно. При всех тяготах этого ужасного времени, я не видел её плачущей. Конечно и улыбалась она редко, заботы давили постоянно. Голод и нищета человека ожесточают, а ей удалось сохранить милосердие, доброту и совесть. Была она при этом человеком прямым и нас учила говорить, даже неприятное, человеку в лицо, а не за спиной. Прожив сложную жизнь, я тоже старался никого не предать, при возможности помочь людям.

Спустя 55 лет после описываемых событий, встретил я в Таллиннском порту врача с мурманского теплохода "Степан Разин", Владимира Калашникова. Он подарил мне книжечку своих стихов, одно из которых, посвящённое матери запало в душу:

Мама моя ты, Полинушка-Поля,

С грустною песнею полюшком шла.

Тяжесть всех мыслей в голодные годы

Ты уменьшала и нас берегла.

Мама моя, Пелагея Захаровна,

Жизнь не прощает ошибок, как ты.

Только тобою так щедро я балован,

Знаю, нет больше твоей доброты !

В полной мере эти слова могли относиться и к моей дорогой маме Наталии Васильевне. Сам я не обладаю поэтическим даром и не могу посвятить ей стихов, но чувство любви к ней и благодарности меня никогда не покидало. Гордился ей всегда и горжусь, о чём и хочу признаться в этих строках.