Война - 20. Москва

Тетрадь 13-я (28 августа 1944 г.– 15 октября 1944 г.)
День 28 августа закончился для нас на станции Ямполь. Когда эшелон в конце двадцатого часа подкатил к ее перрону, уже ложились сумерки. Лило-вое небо быстро темнело, гасли последние отблески вечерней зари. Замирали дневные шумы. Снотворно действовали глухие крики ребятишек, точно звон поддельной монеты. Так, бывало, действовало на меня блеяние овец, возвра-щаемых с пастбища запоздалым пастухом.
Здесь стояли долго. То пропускали встречные составы, набитые солдата-ми, орудиями, танками и повозками, то нас обгоняли санитарные поезда, то что-то не ладилось с нашим паровозом. Я, не дождавшись отправки, заснул в своем купе.
Сквозь сон слышал, как ординарец Волков, колхозник Первомайского района на Южном Буге, снимал с меня сапоги и укрывал меня плащ-палаткой. Он заботливый и чуткий солдат.
29 августа 1944 года. В семь часов утра, проснувшись, я выглянул в дверь. Эшелон проходил через станцию Симина. За ней потянулись болота, похожие на северо-западные, ильменьские болота. Только там было больше сосен, а здесь – ольховые леса. Справа от насыпи, залитая болотной водой, серела де-ревянная лежневая дорога, по которой, разбрызгивая гейзеры воды, катили несколько грузовых машин. Они прыгали и качались, будто шли по кочкова-тому месту. Так сильно была разрушена лежневка.
Наш радисты перехватили сообщение о том, что вчера войска 2 Украин-ского фронта завершили ликвидацию окруженных вражеских дивизий юго-западнее Кишинева, что успешно действует Черноморский флот, заняты го-рода Сулин (в устье дунайского рукава Сулина) и Тульча – на правом берегу Дуная к югу от Измаила.
В 9 часов утра мы миновали мост через речку Геруса. На доске, на левом берегу Герусы, чернела надпись: «До Москвы – 478 километров».
Через час остановились на станции Хомичи. Женщины окружили вагоны, предлагали купить сырые лесные орехи, жаловались на немцев, уничтожив-ших всех коров: на всю станцию осталось две коровы. Здесь партизанский поселок… Над развалинами и пеплом торчали закопченные печные трубы, кое-где чернели двускатные крыши землянок, белели свежим деревом новые хатенки: начиналось новоселье. Женщины охотно рассказывали, как партиза-ны воевали с немцами в брянских лесах. Леса эти – совсем рядом. Густые, молчаливые прародители тревог. До Брянска население считало отсюда около восьмидесяти километров.
… Часов в двенадцать дня мы уже были на станции Навля. Здесь щебень, руины, полуповаленная железобетонная башня. Толпы ребятишек просили хлеба и картошек. Иные из них – без глаз или с оторванными пальцами, на самодельных деревяшках вместо ног: эти маленькие инвалиды попали на не-мецкие минные поля или пробовали отвинтить головки снарядов.
Справа от эшелона торчали бесчисленные пеньки сгоревших складских построек и так много зеленоватого битого стекла от бутылок, что кто-то не-вольно воскликнул: «Вот где смерть бутылкам!»
До Брянска, куда мы приехали в два часа дня, нас сопровождали леса и ле-са: хвоя, береза, дуб и снова хвоя, хвоя…
Брянск. Хаос разрушения: рухнувшие корпуса кирпичных зданий, изра-ненные осколками стены депо (красные и закопченные), обвалившиеся по-толки, искореженные взрывом железные балки. Поваленные на бок паровозы, новые строительные леса у старых стен. Проворные каменщики, лазая по хо-дам лесов, латали в стенах пробоины от снарядов. Везде, на обширных про-сторах узла, пыхтели паровозы, свистели гудки. По путям тяжело передвига-лись подъемные краны. На тросах ажурных мачт качались квадратные челю-сти погрузочных ковшей. Подъемными кранами грузили уголь в тендеры па-ровозов. К этому примитиву железнодорожники перешли вынужденно, т. к. эстакада была взорвана немцами. Бесчисленные рельсы, бесчисленные пути, бесчисленные ряды вагонов, платформ, паровозов. Масса измазанных в уголь и мазут людей, толпы нахальных женщин и ни одного продавца газет, зато много пьяных, орущих песни и отсыпающих ругань.
На пыльных платформах, под палящим солнцем сидели среди мешков и узлов своего скарба сотни понурых людей. Это возвращенцы: они были эва-куированы немцами в Барановичи, а теперь ехали на родину, в смоленщину. Везли их, жаловались они, крайне скверно, высаживали на станциях из по-путных эшелонов и приходилось днями и неделями сидеть на перронах, ожи-дая счастья. Среди белорусов шныряли цыганки с неотвязным предложением «Дай погадаю. Всю правду скажу».
Отбившись от цыганок, которые целой толпой насели на меня, предлагая погадать, я услышал шум и крик за вагонами. Перебежав через тормозную площадку, я увидел кудлатого паренька, которого драл за ухо широкоплечий железнодорожник. Я вступился за паренька, выяснил потом причину гнева железнодорожника. Оказалось, что парнишку оттузили за сон в осмоленном ларе для буксо-смазочного хозяйства. Странно устроена жизнь: одних ника-ким боем не загонишь спать в грязный ларь буксо-смазочного хозяйства, дру-гих колотят за то, что они добровольно заснули там… Действительно, «Где розы, там и тернии. Таков закон судьбы…»
… В брянской стоянке прошел день. Мы продолжали стоять здесь и вече-ром, когда уже в домах зажглись огни, пробиваясь сквозь дырявые полотна светомаскировочных завес. Единственная польза стояния на Брянске I была в том, что здесь я точно узнал об Антонеску: он не бежал в Германию, а аре-стован и содержится под стражей в королевском дворце в Бухаресте. Замени-ли его на посту премьера неким Сатанеску (комичное совпадение с именем Вельзевула. Пусть простят мне потом, если я и ошибся немного в какой-либо букве этой фамилии, зато в духе… я не ошибся…) Но еще более важные све-дения. Полученные здесь, состояли в том, что наши войска заняли сегодня город и порт Констанцу. Теперь обеспечено наше влияние во всей западной части Черного моря.
… Часа в два ночи, не пожелав поехать на машине в город (Он от вокзала километрах в 6 или в 7), я лег спать.
30 августа. Проснулся в восьмом часу утра. Эшелон стоял уже на каком-то разъезде в 330 километрах от Москвы. Время московское, а у меня оно было и в Румынии московским. Переждав, пока отгрохотали мимо нас воинские эшелоны южного направления, мы помчались без остановок до станции Зи-кеево, а здесь простояли с 8 до 11 часов дня. На лугу с порыжевшей травой, правее полотна, носились конники и сияющими клинками рубили лозу. За лу-гом синели леса.
Рядом с нами, слева на путях, стоял состав из десятка вагонов. Видимо, стоял он давно: все обжито. Под вагонами стояли койки со свежим сеном, на котором спали люди. На бечевках, протянутых вдоль вагонов, ветер качал простиранное белье. Хозяйки, засучив рукава, жарили что-то на импровизи-рованных жаровнях из изогнутых листов железа. Толстоногие девчата подме-тали сор на путях, зубоскалили с солдатами. Одна из них, хлопая себя по ар-бузоподобным грудям, путала русскую речь с украинской мовой, громко го-ворила:
– Я сегодня и не поснедала, все до парубков спешила. И исть хочется и до хлопцев дуже тягне. Душа мрет…
… У одного из офицеров, следовавшего с воинским эшелоном из Москвы в Румынию, достал московскую газету с опубликованным в ней сообщения агентства Рейтер из Лондона о возвращении английского офицера Шастелена из Румынии. Об этом офицере я из секретных источников слышал еще в Ру-мынии, а теперь весь мир узнал, что майор Шастелен – английский офицер, занимавший с 1940 по 1943 год пост эксперта по румынским делам при анг-лийском посольстве в Турции, в канун рождества 1943 года был сброшен на парашюте в Южную Румынию с тайной миссией к маршалу Антонеску. В Румынии он был задержан, как Гесс в Англии, и лишь 25 августа прибыл в Стамбул на специальном самолете, принадлежавшем румынской авиации.
Если хорошенько оценить военную обстановку, сложившуюся на Восточ-ном фронте к декабрю 1943 года, а также не забыть о длительных перегово-рах Англии с Турцией по вопросу ее выступления против Германии (перего-воры провалились) и о боязни некоторых реакционных кругов в Англии на-ших возможных успехов на Балканах, то посылка Шастелена со специальной тайной миссией к отъявленному врагу СССР – маршалу Антонеску предста-нет перед нами в не совсем приятном свете. И очень хорошо, что старания английского «Гесса» упреждены теперь молниеносным наступлением и неви-данным успехом войск Толбухина и Малиновского. «Дипломатия СССР и огонь Красной Армии оказались сильнее «чар» Шастелена, от которого, как слышал я шутку на улице Боташани, «пахло духами Кароля II». Лондон все еще стремится быть арсеналом корон, послушных хвосту британского льва.
… В половине первого наш эшелон прибыл на станцию Думеничи, в 25 километрах от Сухиничи. Навстречу проследовал пассажирский поезд, Под вагонами, на распорочных тягах верхом и лежа путешествовали девчата. Их согнутые колени еле-еле не скребли землю. Ветер задрал розовые юбчонки и набросил их на головы пассажирок. Синели триковые панталоны, поблески-вали желтизной голени. О чем думали в эти минуты подвагонные пассажиры? Может быть, они думали о равенстве прав и различимости положения: одни в купе, другие – верхом на распорочных тягах. Ничего. Придет скоро пора, ко-гда всем хватит места в купе. Для этого же мы совершали революцию и гро-мили немца, чтобы наш народ жил и ездил хорошо, по-человечески.
…На подъезде к Сухиничи мы наблюдали на обочинах дороги брошенные дзоты, траншеи, окопы. Здесь жила война. В болото вросли опрокинутые ва-гоны, чугунные скаты, почерневшие и ржавые скелеты сгоревших платформ.
Мы так скверно ехали, останавливаясь у каждого столба, что только к семнадцати часам прибыли в Сухиничи. Отсюда до Москвы около 250 кило-метров.
Город Сухиничи расположен в лощине. Кругом луга, пустое поле. На станции несколько железнодорожных составов ждали своей очереди к от-правке. Один из составов – санитарный. Завитые сестры выглядывали из окон вагонов, махали нам руками, что-то кричали. Подъемные краны грузили уголь в тендеры паровозов. У разбитых зданий копошились рабочие, склады-вали кирпичи в колонки и штабеля. У обитой железом цилиндрической баш-ни со стрелкой на вершине спорили бабы, рьяно рвали друг у друга брезенто-вый плащ. Железнодорожник с красными зигзагами в бархатных синих пет-лицах, упершись руками в бока, хохотал, наблюдая неуклюжую бабью пота-совку из-за найденного ими плаща.
… За Сухиничами начались ровные места, далекие горизонты, мелкие кусты, круглые озерки – наполненные водою и заросшие осоками воронки от тяжелых немецких авиабомб.
В первые дни пути наши фронтовики расходовали накопленные на фронте деньги, увлекались выпивкой, теперь все переключились на домино. В ваго-нах слышался такой стук и треск, будто ломали там доски на топливо. Игра в домино – вещь не вредная. Заодно заживали у многих царапины и ссадины, полученные многими по-пьянке: иные сами пахали землю носом, слетая с подножек и стремянок вагонов, другие получили затрещину от товарищей, третьи – комбинированно, по совокупности всех обстоятельств…
31 августа. Ночью ехали плохо. Стояли на какой-то Суходрее. Там же сто-ял целый эшелон с учительницами. Они направлялись работать в Западные освобожденные районы и всю ночь пели песни. Голосишки у девчат слабые, да и образы в песнях надуманные: муж погиб на фронте, а жена отложила плач по нем до конца войны; в горящем танке рвались снаряды, а танкист продолжал лупить врагов из пулемета, аж искры летели. В первом случае, ес-ли верить песне, вдова сама сообщила о своем диковинном решении, вложив письмо в невиданный зеленый пакет с адресом комиссару и товарищам мужа, а во втором случае – даже автор вымысла не известен. Опять, как и до войны, дешевка полезла в литературу и в песню. И поют-то где? Поют в 140 кило-метрах от Москвы.
В третьем часу ночи покинули Суходрею, а в конце восьмого часа утра ос-тановились в 100 километрах от Москвы, на станции Балабаново. Лесная станция. Деревянные домики желто глинистого цвета, роскошные тополя, ве-селая зеленая уличка поселка, железная сетчатая ограда у станции, взлохма-ченные веселые белокурые железнодорожницы… Здесь все цело, не видать щебня и развалин. А что большой кирпичный дом стоял без кровли и без окон, так это потому, что кровлю еще не делали.
Наши тащили в вагоны зелень, ветви, траву. Почуяли Москву, маскирова-ли вагоны под веселый цвет весны, хотя и был сегодня последний день авгу-ста. Генерал-майор Богданов, наш командир дивизии, обещал нам устроить встречу в Москве. И мы, пробывшие долгое время на фронте, должны были молодцевато прибыть в столицу и отчеканить шаг. Встреча, конечно, воз-можна, но чеканный шаг не получится: в окопах разучились строю.
… Прослушали радио. Вчера, оказывается, войска 2-го Украинского фронта заняли города Бузэу и Плоешти. Для наших танкистов, ударивших на Бузэу, исходным рубежом послужили Фокшаны. Бузэу был последним мощ-ным прикрытием нефтяных источников Плоешти. С падением Бузэу бои пе-ренеслись к Плоешти. Часть немецких сил отошла по главному бухарестско-му шоссе. Возможно, сегодня наши танки окажутся в Бухаресте, преследуя бегущих немцев.
… От Балабаново до Нарофоминска двадцать километров. Через город мы промчались без остановки. С хода заметил в нем большие краснокирпичные корпуса, иные без окон и даже без крыш. Вся избитая снарядами и ободран-ная церковка – без крыши. На выпуклом своде колокольни торчал кирпичный столбик, готовый вот-вот рухнуть.
От станции вилкой разбегались низенькие деревянные домики и железно-дорожные пути. Мы поехали правой ветвью. Левее нас толпились на путях зеленые бронепоезда, пыхали голубым дымом гробовидные бронеавтомоби-ли: грузился воинский эшелон.
Промелькнула мимо водонапорная башня с перебитой мачтой. Диву да-ешься, как держалась голова башни на покосившихся при взрыве решетча-тых креплениях.
… В начале второго часа проскочили Апрелевку, славную довоенными патефонными пластинками. Справа мелькнул людный базар, широкая фабри-ка, целый лес дышел военных кухонь. Кто-то шутливо сказал, что вместо па-тефонных пластинок, Апрелевка делала походные кухни для батальонов. Сле-ва маленькое здание станции, куча сена, возле которого кормились две коро-вы… И опять лес, и опять мы мчались к Москве, пренебрегая остановками на станциях. Все подтянулись. Даже такие разгильдяи, как Зеленков и Кудряв-цев, выбрились, начистили обмундирование, чтобы не ударить в грязь лицом перед столицей.
В 13.47 увидели Внуково. Эшелон быстро катил к нему. Слева синела, точно речка, асфальтированная автострада, за которой, обнесенное деревян-ной оградой, сверкало озеро. В него смотрелись ели, сосны, березы. Левее нас и дальше краснели трубы кирпичного завода. Там была деревня Одинцо-во. Над зеленью леса торчала вдали голова водонапорной башни.
В 13.49 эшелон остановился на станции Внуково. Мигом опустели вагоны. Ведь многие воздушно-десантники начинали свою военную службу и совер-шали первые парашютные прыжки именно здесь, во Внуково. Отсюда 8 фев-раля 1943 года полк выехал на СЗФ и на Ловати вступил в бой с немцами. У каждого фронтовика были здесь знакомые и близкие люди, женщины с ин-тимными отношениями. Непостижимо, каким образом они были оповещены о подходе поезда. Едва он замедлил ход, как рядом с дверями вагонов эти женщины, с разной снедью в корзинах, побежали в припляску, называя милые им имена. Из вагонов на ходу еще прыгали сержанты, прыгали лейтенанты, прыгали капитаны и замирали в жарких объятиях своих, пусть даже времен-ных подруг. Вот почему опустели вагоны эшелона…. Живое чувство и скука по теплоте женских ласок вызвали фронтовиков на перрон…
Во Внуково розовые дома-коробки, сделанные по общему реконструктив-ному стандарту. Из окон высматривали многочисленные головы старух и ма-лых ребятишек, не сумевших выбежать к поезду.
На путях стояли пригородные поезда. Девчата, показывая на облинялые штаны наших офицеров, на сапоги, изъеденные румынской глиной, улыба-лись из окон вагонов, манили офицеров к себе, кричали: «Поедем с нами, у нас весело…»
Вокруг – хвойные леса. По шоссе Москва-Минск, сверкая лакированными боками, катились машины, лошади тянули возы хвороста с буроватой по-блекшей листвой на хворостинах.
… В 15 часов и мы выехали к Москве. До нее оставалось 24 километра. Минут через пятнадцать снова пришлось стоять на станции Свинорино, про-пуская встречные поезда. До Москвы –16 километров. На станции Свинорино навалены ржавые рельсы, кучи чугунных плиток для крепления рельсов к шпалам, носатые костыли.
Рядом с кучей железа – узенькая зеленая полоска картофельного посева. У картошки двухэтажный желтый дом-коробка с настежь открытыми окнами. Четыре белые трубы его дымились, несмотря на теплый полдень. На одном из подоконников, выставив колени, сидела девочка с черными косичками и по беличьи, держа обеими руками, грызла желтую морковь. На досчатой изгоро-ди ветер трепал байковые одеяла и просушиваемое белье. Прямо за полотном дороги желтели жнивья ржи и пшеницы, а вдали за ними – высился изумруд-ный лес, бурели стволы сосен.
Я вышел к станции, надеясь обнаружить расклейку листков Совинформ-бюро. Это стало везде модным с тех пор, как началась война. Но листков не нашел. Сторож объяснил мне очень просто: – Бумажка висела, но мы ее иску-рили из-за кризиса… Отвернувшись от меня, он продолжал анекдот слушав-шим его двум женщинам-железнодорожницам:
– Вот у этого бухгалтера и спросил начальник насчет арифметики: дважды два, сколько будет? А тот ему и сказал: «Боже мой… Сколько вам будет нуж-но, столько у меня и получится…» Ответ начальнику понравился, и бухгалте-ра на работу приняли. С той поры начальник о своем лице не заботится, так бухгалтер ему всегда подбирал подходящее зеркало…
– А зачем ему зеркало? – спросила одна из женщин. Старик в ответ зару-гался:
– Голова у тя есть, вот и помазгуй насчет зеркала. Анекдот мой, вить, с секретом…
Меня обогнали два солдата. Они шумно беседовали, чему-то радуясь.
– … Я попросил у нее бумажки, – говорил один, – а учительница выдрала мне из своего устава во, какую пусму…
– Чудак, – поправил его другой. – Это же не устав, а грамматика.
– Мне это кажется единым: для нас – устав, для учительницы – граммати-ка. Переступать их не моги…
Солдат этот, видимо, понимал сходство устава с грамматикой, что так уверенно раскуривал то и другое… целой пусмой. Много еще нам придется работать над человеческим материалом, который в жизни, часто, не так со-вершенен, как в газетной статье или в угодливой брошюрке. По-моему, по-лезнее обходиться без комплиментов, чем говорить их, греша против дейст-вительности. Если недостаток выпячен, его легче устранить. Замаскирован-ный же недостаток, что болезнь, загнанная внутрь: ее трудно лечить… В ста-рину, говорят, высокопоставленные лица, чтобы увидеть жизнь без прикрас, ездили и ходили среди народа инкогнито, переодевшись под простолюдина. Ничего плохого я не увидел бы в повторении этого приема и в наши дни. Беда небольшая, а пользы – много…
… В 15.49 помчались вперед и через пятнадцать минут миновали полуста-нок Очаков. Отсюда, точно рыжие ручьи, по обе стороны дороги, текли к Мо-скве железнокровельные поселки. Часто мелькали железнодорожные выемки, красневшие огнем глиняных стен, мелькали водомоины и балки. В логове ба-лок лежали серебристые колбасы аэростатов воздушного заграждения. Они были накрепко привязаны канатами к толстым столбам и лежали смирно, как мертвые. Навстречу нам приближалась Москва. Все шире и шире, разверты-ваясь, выступали из дымки постройки Москвы, трубы заводов, главы церквей. Зеленели сады и леса. Висел над городом дым, верный признак пробуждав-шейся жизни индустриального города.
Нетерпение все больше охватывало каждого из нас, и мы посматривали на часы. В 16.05 эшелон остановился на станции Москва вторая. Иначе – Сло-бода Кутузова.
Здесь я встретил одного из своих товарищей – капитана Округина, кото-рый только что прибыл в Москву из-под Варшавы и рассказал мне ряд инте-ресных подробностей. А частности, он сказал, что в Варшаве командующий подпольной Армией Людовой, некий Бур-Комаровский, действующий, види-мо, по директиве из Лондонского эмигрантского польского центра, поднял восстание против немцев, не согласовав этот вопрос с командованием Крас-ной Армии. В результате этого, Варшава оказалась в огне и развалинах, насе-ление перебито, а немцы не потерпели значительного урона. Округин утвер-ждал, что вечером 27 августа, за два часа до отбытия в Москву, он лично был на правом берегу Вислы и слушал грохот артиллерии и взрывы в Варшаве. Через реку даже доносились крики людей, просящих о помощи. Так как не имелось никаких признаков к отходу немцев, а мы не предпринимали к этому времени никаких наступательных действий, то оставалось предположить од-но: немцы карали восставшее население. Вскоре перебежавшие на нашу сто-рону несколько поляков рассказали о происшедшем в Варшаве кровавом со-бытии. При этом перебежчики назвали имя полковника Болеслава Ковальско-го – офицера варшавского штаба Армии Людовой, погибшего будто бы в бою с немцами во время неудачного восстания.
Возможно, в рассказе капитана Округина были допущены неточности, но все же факт остается фактом: в Варшаве произошло такое, после чего, по-моему, невозможен никакой компромисс между СССР и польским эмигрант-ским правительством. Ведь не нужно иметь большой ум, чтобы понять смысл проведенного восстания: польские эмигрантские правители рассчитывали своими силами взять из рук немцев Варшаву и свести перед лицом общест-венного мнения мира к нулю успехи Красной Армии по освобождению Польши, развязать себе руки в определении польской политики, как антисо-ветской. В этом свете надо рассматривать варшавское восстание, как гранди-ознейшую провокацию, направленную и против широких масс польского на-рода и против СССР.
……………………………………………………………………………….
В конце дня наш эшелон передвинули на кружную дорогу и затерли его, как корабль во льдах и торосах, между бесчисленных рядов других составов и поездов. Обещанная генерал-майором Богдановым встреча гвардейцев оказа-лась пуфом, и мы теперь думали только об одном – выберемся ли отсюда раньше первого сентября?
… В 21.45 узнали, что войска Второго Украинского фронта разгромили группировку немецких войск в районе Плоешти и южнее Плоешти и сегодня, 31 августа, вступили в город Бухарест, ликвидировав тем самым немецкую угрозу с севера столице Румынии. Два дня перед этим немецкие летчики бом-били Бухарест. Теперь им будет не до этого. Для Красной же Армии наступил сезон марша по столицам зарубежных государств. Сколько их, гордых и на-пыщенных городов, склонит свои головы перед русскими боевыми знамена-ми? На нашей улице все мощнее разгорается праздничная заря.
Гитлеровское командование неоднократно заявляло, что оно будет защи-щать румынскую землю, как собственную территорию. Потом гитлеровцы начали жечь румынские села и города, убивать румынское население. Нако-нец, немцы вышиблены и отброшены из Бухареста. Что ж, так и, защищая свою территорию, гитлеровцы будут вышиблены и отброшены из Берлина. Это совершится, сколько бы ни кричал гаулейтер Восточной Пруссии Эрих Кох, что немцам «… лучше копать, чем эвакуироваться – таков наш лозунг». Пусть копают немцы в Восточной Пруссии ямы. Красная Армия придет и за-копает немцев в эти ямы.
… В 22 часа начался салют Москвы доблестным войскам 2-го Украинско-го фронта. Мы слушали гром орудий, видели тысячи разноцветных ракет, взвившихся в ночное небо. И казалось, что столицу двадцать четыре раза оза-рило северное сияние, двадцать четыре раза прогремел над ее каменными улицами и домами гром всепобеждающей демократической весны человече-ства. 324 московских пушки возвещали миру о новой победе Красной Армии, олицетворяющей Великую Россию и все прогрессивное, что есть в человече-стве нашей планеты.
1 сентября 1944 года. Ночью выехали из Москвы. Наш эшелон тащил до Александрова электровоз. Здесь, в 83 километрах северо-восточнее Москвы, в Ивано-Вознесенской области, утром эшелон повернули хвостом наперед, чтобы везти нас в направлении города Киржач.
Пока цепляли паровоз и выполняли разные формальности, я успел немно-го осмотреть город Александров. Это деревянный городок. Серые двухэтаж-ные дома со слуховыми окнами и будочками на железных и тесовых кровлях. Над железнодорожными путями и над площадью целая паутина толстых чер-ных проводов московской электрички. На станции, как и везде, нет газет, молчало радио. Новости шли, по выражению местных жителей, через цен-тробрех, т. е. через базарный слух. И это сразу видно и заметно: к нашему эшелону набежало сотни три людей всех полов, возрастов и профессий. И каждый из прибежавших старался любезно разъяснить нам все подробности о местах, куда мы ехали, о времени, сколько нам придется быть там, о хозяй-ках, с которыми нам надлежит встретиться. При этом я заметил, что жители нас ни о чем не расспрашивали, и не только потому, что мы им все равно не сказали бы правды, а просто население считало себя осведомленным о нас больше, нежели мы сами о себе. Во многом это население оказывалось пра-вым. Но не по радио же они получили точные сведения о нас? Конечно, нет. Они были информированы «Центробрехом»…
В семь сорок утра мы покинули Александров, а в 8.20 прибыли в городок Карабаново. Здесь публика спутала меня с Героем Советского Союза Чурико-вым и, обознавшись, чуть не забросала цветами. Я поспешил разъяснить, что не только не знаю Чурикова, но до сей поры и не слыхал о нем. И публика разочаровалась: ей как раз хотелось кого-то громко поприветствовать, а но-мер сорвался…
… Вырвавшись из ошибочных объятий, я прошелся по пристанционной земле. У краснокирпичной станции бойко торговал базар. Толпы девушек в ярких косынках шагали по пристанционным дорожкам, похожим на тропин-ки. Здесь не было асфальта: трава, шоссе из крупного булыжника, отшлифо-ванные ботинками коричневые дорожки. У грузовой платформы без навеса навалены штабеля березовых дров, которыми снабжались паровозы. По обе стороны дороги высились корпуса текстильных и швейных фабрик. Красно-кирпичные двух и трехэтажные здания были похожи на казармы, но из окон «Швейной» смотрели на эшелон десятки женских голов, оставив на время ра-боту и утюги.
Солдаты вступали с женщинами-торговками в деловые отношения, ряди-лись, сбивали цену, тащили в вагоны помидоры и огурцы.
Подали команду «по вагонам!» Все оказались на своих местах, но уехать нам не пришлось: подошел пассажирский поезд, следовавший на Киржач, и нам надо было пропустить его впереди себя. Поезд этот был перегружен так, как умели перегружать только в России. Один старик, например, не пробив-шись в вагон и не найдя свободных ступенек, умудрился «сесть» в пассажир-ский поезд, став в раскорячку ногами на подножки двух соседних вагонов, как это делали балерины при пластических танцах. Интересно, что при этом у старика не лопнули штаны: они были парусиновыми, солдатского покроя.
До Киржача отсюда – 20 километров, но нам туда и не надо. Мы двину-лись только до Бельковой Горки. До нее от Карабаново километров 12–13.
… К двум часам дня мы полностью разместились в Бельковой Горке. Это рабочий поселок городского типа. В нем мануфактурная фабрика. До войны она вырабатывала маркизет, а теперь была занята изготовлением бинтов, марли и аптекарской продукции.
2 сентября. Всю прошлую ночь решали вопрос о кадрах… Мы из 22 гвар-дейского Воздушно-десантного полка превратились в 26-ю гвардейскую Воз-душно-десантную бригаду. Ночью же я подписал первое приказание как на-чальник штаба бригады.
4 сентября. Работы по горло. Фактически я остался один в штабе, т. к. мои помощники переведены на постоянную работу в аппарат формируемых ба-тальонов. Но это ничего. Обстановка складывается столь радостная, что мои силы множатся и я смогу вывезти любую нагрузку. К числу радостных собы-тий относится сообщение о поведении Финляндии, которая, вслед за Румыни-ей, снова запросила у СССР мира. Это новое предложение было сделано Финским правительством через своего посла в Стокгольме и через Коллонтай 25 августа 1944 г.
В ночь на 3 сентября премьер-министр Финляндии Хакцелль выступил по радио с заявлением, в котором указал, что 2 сентября вечером финский сейм на закрытом заседании рассмотрел вопрос о перемирии между Финляндией и Советской Россией.
«… Нынешняя неблагоприятная обстановка в Прибалтийских странах свидетельствует о том, что Германия фактически находится накануне потери всего южного побережья Финского залива, имеющего большое стратегиче-ское значение как для Германии, так и для Финляндии. С Германской точки зрения, финский фронт не представляет в данный момент большого интереса. Для Финляндии же это означает, что она осталась одна против во много раз превосходящего по своей мощи врага.
В течение трех лет мы честно несли бремя братства по оружию с Герма-нией, поскольку совместная военная борьба отвечала до определенного мо-мента интересам обороны нашей страны… Новый президент республики, приступивший около месяца тому назад к исполнению своих обязанностей…, отказался признать военное соглашение, заключенное в текущем году между Финляндией и Германией…
Ввиду этого и вследствие ухудшившегося положения Финляндии, прези-дент республики и правительство решили вновь поставить в сейме вопрос о выходе Финляндии из войны. Сейм, приняв решение о необходимости заклю-чить перемирие. Поручил правительству приступить к практическому разре-шению этого вопроса. В соответствии с этим правительство направило 25 ав-густа с. г. письмо нашему посланнику в Стокгольме для передачи его совет-скому послу в Швеции. В этом письме мы указали, что Финляндия просит Советский Союз возобновить переговоры о заключении перемирия, а затем и мира между Финляндией и СССР.
29 августа советское посольство в Стокгольме передало ответ Советского правительства, в котором говорилось: Финляндия должна порвать свои отно-шения с Германией, Германские войска должны быть выведены из Финлян-дии в 2-х недельный срок, не позднее 15 сентября.
Советское правительство разрешило отправить финскую мирную делега-цию в Москву.
Я должен заметить, что эти требования Советского правительства согла-сованы с Англией и США. Получив эти условия, финское правительство не-медленно внесло их на рассмотрение сейма. В соответствии с решением сей-ма, правительство Финляндии обратилось к германскому правительству с требованием вывести в двухнедельный срок свои войска с территории Фин-ляндии. Одновременно с этим Финляндия обратила внимание Германии на недопустимость в дальнейшем использования нашей территории немецкими войсками.
Таким образом, мы уже предприняли первый шаг в целях достижения ми-ра между нашей страной и ее великим восточным соседом. Мы еще не знаем, какие условия перемирия предъявит нам Советский Союз. В этих условиях, вероятно, найдут свое отражение предшествующие советские мирные пред-ложения. Я не могу не отметить, что нам не предъявлено требование безого-ворочной капитуляции…»
В этой речи, составленной своеобразно, много фарисейства, расшаркива-ния перед Германией и сожаления, что Финляндия не имеет сил воевать с СССР. Хакцелль никогда не был другом СССР и не собирается им стать. Это видно из всего текста сделанного им в сейме заявления. Недаром ТАСС под-вергло заявление Хакцелля краткой, но выразительной критике. В примеча-ниях ТАСС прямо сказано, что «… в речи премьер-министра Финляндии г. Хакцелля имеется ряд существенных извращений фактов.
Хакцелль не сказал о требованиях Советского правительства разоружить германские войска и передать их союзникам в качестве военнопленных, если немецкие войска не уйдут из Финляндии до 15 сентября.
Предложение Советского правительства, чтобы финское правительство заявило о разрыве отношений с Германией и об указанных выше мерах в от-ношении немецких войск, находящихся в Финляндии, является предвари-тельным условием. Хакцелль даже не упомянул об этом. Он не сказал, что со-ветское предложение было предварительным условием и что финская делега-ция может прибыть в Москву для переговоров о перемирии лишь после вы-полнения этого предварительного условия.
Обращает на себя внимание также следующее обстоятельство: Хакцелль много говорил о том, что финны в течение трех лет «честно несли бремя братства по оружию с Германией» и нашел немало слов для извинений и объ-яснений теперешней позиции финского правительства в отношении Герма-нии. Хакцелль, однако, не сказал, что Финляндия разрывает отношения с Германией, тогда как разрыв отношений Финляндии с Германией является составной частью предварительного условия Советского правительства, и что только после этого могут начаться советско-финские переговоры о переми-рии и о мире».
Из всей этой радиоинформации ясно, что финское правительство пытается маневрировать, но политика нашего правительства проводится твердо и по-следовательно, что является гарантией провала финских маневров. Придется гордым суоми до самой земли склонить свою голову и согнуть выю, иначе Москва не откроет своих дверей перед финской мирной делегацией.
5 сентября. Белькова Горка. Утреннее радио сообщило, что Финляндия вышла из войны и приняла советские условия перемирия. Вчера с восьми ча-сов утра финны прекратили военные действия, а с восьми часов сегодня пре-кратили боевые действия против финнов и советские войска. Итак, мы видим проблеск наступающего мира и новой полосы жизни…
Ночное радио принесло новые важные вести: болгарский псевдо-нейтралитет, приносящий пользу только Германии, вынудил наше правитель-ство в 19 часов 5 сентября вручить болгарскому посланнику в СССР И. Ста-менову ноту, о состоянии войны между СССР и Болгарией. В ноте сказано: «Три года с лишним Болгария на деле помогала Германии в войне против Со-ветского Союза. Советское правительство считалось с тем, что маленькая страна Болгария не в состоянии сопротивляться мощным вооруженным силам Германии в такое время, когда Германия держала в своих руках почти всю Европу. Советское правительство терпело и то, когда болгарские правящие круги помогали немцам эвакуироваться из Крыма и спасать остатки разбито-го германского войска на юге Советского Союза.
Однако летом этого года наступил сильный кризис в состоянии вооружен-ных сил Германии. Взятая в клещи советскими войсками с востока и союз-ными войсками на западе, Германия оказалась в катастрофическом положе-нии и ее вооруженные силы, разбитые наголову, вынуждены отступать на всех фронтах. Германия окончательно потеряла Италию, потеряла Францию. После этого от Германии отпала Румыния. Отпадает даже такая небольшая страна, как Финляндия, ибо она видит, что продолжение дружественных от-ношений с Германией ведет страну к гибели. Участь Германии решена. Война проиграна Германией окончательно.
При этом повороте дела можно было ожидать, что Болгария решится ис-пользовать благоприятный момент, и вслед за Румынией и Финляндией отка-жется от прогерманской политики, порвет с Германией и присоединится к ан-тигитлеровской коалиции демократических стран. Несмотря на это, болгар-ское правительство и теперь отказывается порвать с Германией, проводит по-литику так называемого нейтралитета, в силу которого она продолжает ока-зывать прямую помощь Германии против Советского Союза, спасая отсту-пающие немецкие силы от преследования Красной Армии и давая им базу для создания нового очага сопротивления силам антигерманской коалиции как на суше, так и на море.
Советское правительство не может расценить эту политику Болгарии ина-че, как фактическое ведение войны в лагере Германии против Советского Союза – политику, проводимую ныне, несмотря на коренное ухудшение во-енной обстановки для Германии и несмотря на то, что Болгария имеет теперь полную возможность, не опасаясь Германии, порвать с Германией и тем са-мым спасти страну от гибели.
В силу этого Советское правительство не считает дальше возможным со-хранять отношения с Болгарией, рвет всякие отношения и заявляет, что не только Болгария находится в состоянии войны с СССР, поскольку на деле она и ранее находилась в состоянии войны с СССР, но и Советский Союз отныне будет находиться в состоянии войны с Болгарией».
Кончился, таким образом, фарс болгарского «нейтралитета». На днях на-ши войска должны оказаться на территории Болгарии. Это очень важно не только с точки зрения разгрома германских войск в Болгарии, но и с точки зрения больших возможностей оказания непосредственной помощи маршалу Тито со стороны Красной Армии. Со стороны Румынии наши войска, заняв сегодня Крайову, приближаются к границам Югославии в направлении Бел-града. Но там надо еще будет форсировать Дунай. Из Болгарии же можно удобнее выйти в Югославию и покончить там с немцами.
8 сентября. Продолжаем формирование 26 гв. ВДБ. Некогда даже регу-лярно вести дневник. А событий значительных и интересных - много. К чис-лу их относятся такие, как вступление 6 сентября союзнических войск в Гол-ландию, выход наших войск на границу Югославии, приезд румынской и финской делегаций в Москву для ведения мирных переговоров. Важно еще и то, что английские попы ополчились против «латинского джентльмена» (рим-ского папы), выступившего с адвокатской просьбой к лондонцам о прощении немцев за убийства лондонцев немецкими авиабомбами и «Фау-1». Важным, но в данных условиях не решающим, явился факт перехода румынских войск через границу Северной Трансильвании и объявления войны Венгрии против Румынии. «Союзнички», наконец, получили возможность немного подрать-ся…
7 сентября советские войска вступили в Болгарию, которая не посмела со-противляться, и сегодня, 8 сентября, уже капитулировала и объявила войну Германии. На этой базе наше правительство согласилось вести переговоры с Болгарией о перемирии.
9 сентября. Сегодня в 22 часа наши войска прекратили военные действия в Болгарии, поскольку последняя приняла советские требования и объявила войну Германии. В Болгарии уже создано новое правительство, восстановле-ны свободы. Судьба страны переходит в руки Демократическо-Отечественного фронта.
… С десятого сентября здесь ударили морозы, потом начали лить холод-ные дожди. Пески стали зыбкими, мокрыми. По улицам трудно пройти по песчаной кашице. Воде деться некуда, так как улица ровная. А под слоем пес-ка был водонепроницаемый слой глины.
К 12 сентября мы в основном закончили формирование бригады и присту-пили к подготовке парашютистов. По-прежнему, в штабе приходиться рабо-тать одному: штаб не укомплектован. Комбриг Котов женился на медсестре и глаз не кажет, проводя с молодой женой медовый месяц. Подполковник Одинцов, предчувствуя перевод его в другое место, не проявляет никакого рвения к работе. Переживаем, как говорится, «организационный период»…
Утром 13 сентября радио сообщило о подписании между СССР и Румы-нией соглашение о перемирии. Сообщено также о переходе германской гра-ницы американскими войсками. Американцы оказались в нескольких кило-метрах от Трира и Анахена, обстреливая эти города артиллерией. Немецкий спрут начинает получать тумаки на своей собственной территории. Не то еще будет в скором времени.
Сегодня началось первое занятие по парашютной подготовке с личным составом управления бригады. В клубе местной текстильной фабрики, где от-крыты занятия, холодно. Ветер дул в разбитые окна, в рассевшиеся двери. На длинном полу расстелен парашютный «стол» - длинная зеленая полоса мате-рии шириной побольше метра. На этом зеленом парусиновом столе лежали белые пучки строп, белый шелк и перкалий парашютного купола.
Проработав всю ночь в штабе, я с больной головой и одолеваемый сном пришел на эти занятия. Как сквозь сон слушал голос и пояснения инструктора парашютной подготовки. Он говорил: «Парашютом называется приспособле-ние, предназначенное для замедления падения человека или груза, сброшен-ного с большой высоты… Парашюты подразделяются по применению – на спасательные, боевые и тренировочные, а по назначению – на людские и гру-зовые… Купол парашюта сшит из нескольких полотнищ, скроенных так, что при растяжении парашюта все нитки ткани выдерживают одинаковую на-грузку… В центре купола большинства парашютов имеется полюсное отвер-стие для смягчения динамической нагрузки при открытии парашюта и для ус-тойчивости при спуске. Купол парашюта крепится к подвесным лямкам пле-теными стропами (шнурами), которые проходят через весь купол от одной Д-образной пряжки к другой (за исключением квадратных парашютов). В цен-тре полюсного отверстия к месту перекрещивания строп крепится вспомога-тельный вытяжной парашютик, служащий для облегчения и ускорения рас-крытия главного купола. Так, например, устроен «ПД-6». Но на парашютах ПД-41 полюсных отверстий и вытяжных парашютиков нет. Изучением этой системы мы и займемся…
… Если парашюты ПД-6 и спасательный приводились в действие резким рывком за вытяжное кольцо, отчего шпильки вытяжного троса выходили из конусов и освобождали клапаны, которые быстро открывались при помощи резинок, а воздух, попав через нижнюю кромку в купол, наполнял его и пол-ностью раскрывал (В первую очередь, конечно, выскакивал вытяжной пара-шютик), то десантный парашют образца 1941 года, наспинный, снабжен двойным приспособлением: принудительное – фала, прикрепляемая к самоле-ту перед прыжком, и ручное – вытяжное кольцо с тросом.
… Скорость снижения с парашютом ПД-41-1 около 5 метров в секунду при давлении 760 мм рт. Ст. и при температуре плюс 15 градусов С. Купол парашюта квадратной формы, изготавливается сейчас из хлопчатобумажной ткани; площадь купола парашюта – 70 кв. метров. Снижение парашютиста на этом парашюте устойчивое, без раскачиваний. При прыжках с принудитель-ным раскрытием (фалой) парашют действует надежно при скорости самолета до 300 километров в час. При ручном раскрытии парашют действует надежно при скорости самолета до 280 километров в час. Раскрытие парашюта через одну-две секунды после отделения от самолета.
Наличие ручного раскрытия дает возможность совершать с парашютом ПД-41-1 затяжные прыжки… Подвесная система парашюта дает возможность присоединять съемный запасной парашют ПЗ-41. Вес парашюта ПД-41-1 13 кг, а вместе с запасным парашютом – 21,4 кг…»
Потом инструктор ознакомил с подробностями материальной части пара-шюта, с прочностью фалы, выдерживающей нагрузку в 800 кг., с прочностью обрывной стропы, рвущейся при сорока килограммах нагрузки, упомянул, что купол ПД-41 имеет один большой кили и 3 малых, при помощи которых парашютист управляет парашютом, вызывает скольжение, развертывается против ветра и прочее.
В это же время, когда мы познавали мудрость парашютного дела, на сцене клуба, за толстым занавесом шоколадного цвета шла репетиция самодеятель-ных артистов. Вдохновенный голос декламировал: «Многострадальный народ Украины изгнать должен немцев со своей земли…» Этому голосу подпевал хор… Клюнув носом, я согнал с себя липкую дремоту и снова начал прислу-шиваться к монотонному голосу инструктора, который говорил теперь о пра-вилах укладки купола парашюта и, сидя на корточках, перебирал стропы, ле-жавшие на зеленом «столе», точно длинные-предлинные макароны.
14 сентября закончил подготовку батальонов к первому учебному прыжку. Завтра начнем практическую работу на поляне у юго-западной окраины де-ревни Перегудово. Решено прыгать не с аэростатных корзин, а с учебных са-молетов. Все новички произведут прыжок на парашютах принудительного открытия, сконструированного в свое время полковником Зигаевым, ныне начальником ПДС ВДВ.
Вечером слушал радиосообщение о том, что войска Рокоссовского (1 Бе-лорусский фронт) взяли крепость Прагу и ведут бои за Варшаву. Имевшее место раньше варшавское восстание только теперь имело бы смысл и благо-творное влияние на бои за Варшаву. Но совершенного не устранить. Теперь надо только добиться полного освещения того восстания и наказать, когда придет пора, шляхтичей, спровоцировавших восстание и потом предавших его в руки немцев… Этого достичь можно и нужно во имя всечеловеческой справедливости…
15 сентября. Проснулся сегодня очень рано и вышел к подъему в артгоро-док. Оттуда, взяв машину, умчался на площадку приземления. Утро холодное. Небо заволокли облака. Пронизывающий холодный ветер морозил руки, тре-пал флажки, шумел в ветвях деревьев. Дорога, по которой мы ехали, ухаби-стая и кочковатая. Она извивалась по лугу, по деревне Перегудово и вывела нас к поляне, окруженной сосновыми лесами. Сюда шли также колонны пе-хоты, ехали машины с людьми, подходили «Виллисы» с дивизионными ра-ботниками, с представителями ВДВ. Все мы опасались, позволит ли погода самолетам вылететь к нам из Москвы (Своего аэродрома здесь бригады не имели).
Вместе с другими штабными офицерами из дивизии и представителями из Москвы взобрался я на верхний ярус сторожевой вышки. С досчатых подмо-стков, поднятых на высоту пятнадцати метров, видна вся обширная поляна, изгибы лесных опушек, тропы в кустах, сломанные ели в глубине леса, окопы на поляне, замаскированные пушки, костры у дороги и кучи людей у костров.
Часов в 12 дня началась военно-учебная игра. Стрелково-парашютная рота обеспечивала высадку десанта главных сил бригады. Шло все, как на войне. Били полковые минометы. Темные, похожие на кегли, силуэты мин чертили в воздухе крутые траектории. Мины рвались за красным гречневым полем и сине-бурый дым расходился вокруг кудрявыми облаками. Потом начали бить орудия, показались фанерные макеты танков, затрещали пулеметы и автома-ты, взвились в небо ракеты и волны пехотинцев покатились в атаку.
В четырнадцать часов мы получили радиосообщение, что самолеты при-няли десантников на борт и идут к месту высадки. Вскоре до нашего слуха дошел рокот моторов.
В третьем часу дня ветер почти стих, облака очистили небо, уплыли куда-то за зеленый лесной горизонт. Самолет протарахтел над нами, развернулся. На плоскостях обозначились темные фигурки человечков. Они, одна за дру-гой, начали нырять вниз и сейчас же в воздухе вспыхнули белые огни развер-нувшихся куполов парашютов: квадратные – ПД-41, круглые – ПД-6.
Сотни людей, завтрашних парашютистов. С огромным интересом наблю-дали за воздухом, где, скользя и падая, летели люди под белыми зонтами па-рашютов. Один из них прошел совсем над головами батальонов, сидя на лям-ках подвесной системы. Он уже вытянул ноги, поставив ступни рядом, чтобы приземлиться без травмы…
Едва парашютист погасил парашют, как его окружили люди. Это оказался старшина Череватенко Филипп Иосифович. Бойцы расспрашивали его с при-страстием:
– Сильно ли ударился?
– Почему пыль пошла, когда приземлился?
– Почему подметка на левом сапоге отстала, когда сапоги еще новые?
– Правда ли, что в воздухе хочется петь и кушать?
– Почему поцарапана рука?
– Правда ли, что за прыжок платят сто рублей?
– Сколько лет учился на парашютиста?
………………………………………………………………………………..
Старшина смутился. Он то снимал, то снова надевал на каштановолосую голову матерчатый шлем пепельного цвета, медленно отвечал на вопросы:
– Учился я … два дня… Потом прыгал… Имею 82 парашютных прыжка. Царапина – это ничего, но удовольствия в прыжке много. Вроде как стакан хорошего вина выпьешь…
Старшина разглаживал руками свой зеленый комбинезон, пытаясь скрыть ощущаемую им усталость, но пальцы его мелко дрожали.
Перехватив взоры красноармейцев, старшина разъяснил:
– Я при снижении управлял парашютом, натягивая стропы. А эта работа не из легких: пальцы сильно утомляются. Конечно, можно и не управлять, – обиженным голосом произнес старшина. – Подчинился парашюту пусть та-щит, куда придется. На дерево, скажем, повиснешь и будешь, как куль, ви-сеть… Но я предпочитаю утомлять пальцы, но управлять парашютом. Люблю садиться туда, где мне удобнее…
Так началась настоящая боевая учеба нашей бригады…
16 сентября. Сегодня утром наносил на схему расположение своей брига-ды, намечал реконструкцию учебных полей и городков. Холодно. На траве и листьях лежал серебристый иней… На реке Шерна (впадает в Большой Кир-жач, а последний – в Клязьму) зеленое цветение покрыло все зеркало. Похо-жие на свиней, копошились в этом цветении и тине обрубки бревен, оторвав-шиеся от лесосплавного плота. С крутого берега Бельковской Горки было ин-тересно наблюдать, как ребятишки ловили крючками бревна и, воровато ози-раясь, отводили их к отмели, прятали в бурьяне, чтобы потом утащить на то-пливо. Немного неразумно: в краю лесов и такая жажда в топливе…
Вечернее радио принесло ряд новостей: сегодня наши войска вступили в столицу Болгарии, в Софию. Погиб Тельман. Гитлеровские газеты, обеляя фашистских убийц, распространили версию, будто бы Тельман убит 28 авгу-ста во время воздушного налета союзников на окрестности города Веймар, где расположен концлагерь Бухенвальд. Опубликовано Коммюнике польско-советской Чрезвычайной Комиссии по расследованию злодеяний немцев, со-вершенных в лагере уничтожения на Майданеке в городе Люблине.
Нельзя было без содрогания стоять у репродуктора и слушать горькую правду о немецкой «цивилизации». На Майданеке гитлеровцы создали ком-бинат смерти на площади в 270 гектаров. Здесь были сотни различных зда-ний, оборудованные техникой убийства: виселицы, газовые камеры, «экспе-риментальные кабинеты», жаровни, ампулы с ядом, шприцы, карцеры… Днем и ночью дымились трубы мощного крематория. Пять печей сжигали ежедневно более 1900 человек. Круглосуточно к лагерю шли, ехали на поез-дах и на автомашинах десятки тысяч людей под конвоем немецких солдат, чтобы быть потом убитым и сожженным в печах Майданека. Осуществлялась угроза Гитлера, произнесенная им еще до захвата власти: «Мы разовьем тех-нику обезлюдения… Я имею в виду устранение целых рас…»
Тогда мир не поверил этому, не принял предупредительных мер. Теперь народы мира должны содрогаться перед картиной воплощенных в Майданеке людоедских замыслов Гитлера. Может быть, Майданек и другие, подобные Майданеку немецкие лагеря смерти, пробудит во всем человечестве то необ-ходимое чувство, без которого нельзя поставить фашизм вне закона, а поста-вить его вне закона надо. Ни один преступник не совершил так много злодея-ний, как фашизм. Немецкие фашисты создали беспрецедентные средства и масштабы уничтожения людей, и человечество вправе осудить их пусть даже с беспрецедентной безжалостностью… И, невзирая на неизбежный вой, ко-торый обязательно поднимут в защиту нацистов человеколюбивые «отцы» из Ватикана и мягкосердечные дамы из английских и американских реакцион-ных салонов, нацисты будут осуждены и наказаны. Порукой этому – совесть человечества нашей планеты, воплощенная в СССР. Он сделает все. Его под-держат сотни и сотни миллионов людей земного шара.
17 сентября. Работала медицинская экспертная комиссия. Многие из на-ших командиров и рядовых оказались не отвечающими требованиям пара-шютно-десантной службы: слабое сердце, не зажившие раны, давнишние травмы, ревматизм, легочные заболевания, нервное расстройство. В числе этой категории лиц оказалась и моя персона. Из Москвы получено строгое указание об отчислении лиц, не отвечающих требованиям по состоянию здо-ровья, из состава воздушно-десантных бригад. 19 сентября я должен выехать в Москву, в ГУК РККА.
19 сентября. До сих пор еще не удалось выехать из Бельковской Горы: пе-редавал дела новому начальнику штаба – майору Трембач, помогал адъютан-там старшим батальонов в составлении расписаний занятий и планирования предстоящих перевозок (штабная учебная игра), планировал боевую подго-товку бригады на октябрь месяц. За эти дни произошло много событий в ме-ждународной и внутренней жизни страны. Войска союзников очистили Бель-гию от немцев, высадили авиадесанты в Голландии, завязали бои в Аахене, в древней столице Карла Великого. Немцы познали войну на своей территории, перестали быть такими заносчивыми, как в начале войны. Американские га-зеты сообщили, что в немецком городке Ренгене, в который вступили амери-канские войска, немцы повсеместно вывесили белые флаги. Они даже на са-мих себя напялили простыни и полотенца, стали белыми, как евангельский Лазарь в момент чудесного воскрешения его Иисусом. Немцы сдались, но им нельзя верить: это звери, полные подлости. Они, как черные пантеры, непри-миримо злы.
Зачитан по радио приказ Сталина войскам 3 Прибалтийского фронта (ге-нерал армии Масленников), прорвавший оборону немцев и овладевший горо-дом Валга в Южной Эстонии. Также перешли в наступление войска 1 При-балтийского фронта. В Прибалтике освобождено 2800 населенных пунктов. Войска Ленинградского фронта за 4 дня освободили в Эстонии до 1800 насе-ленных пунктов. Огненная лава наших войск с грохотом катится на запад, не-ся смерть фашизму. Сегодня подписано соглашение о перемирии с Финлян-дией и опубликовано сообщение об аресте группы маршала Антонеску и представителей германского командования в Румынии. Сообщение сформу-лировано так:
«Ввиду того, что группа маршала Антонеску и военные представители Германии в Румынии могут оказаться подходящими кандидатами для внесе-ния их в список военных преступников, Командование советских войск в Ру-мынии взяло под стражу: 1) Маршала Антонеску И. И., 2) Бывшего министра иностранных дел Румынии Антонеску М. А., 3) Бывшего военного министра генерала Пантази К. К., 4) Бывшего генерал-инспектора внутренней жандар-мерии Василиу К. З., 5) Бывшего префекта бухарестской полиции Элефтере-ску М. С., 6) Германского посла по экономическим вопросам в Румынии Клодиуса К., 7) Начальника германской военной миссии в Румынии генерала от кавалерии Ганзена Э., 8) Начальника германского военно-морского связ-ного штаба в Румынии адмирала Тиллессена В., 9) Командующего немецки-ми военно-воздушными силами в Румынии генерал-лейтенанта Герстенберга А., 10) Германского коменданта Варшавы в 1944 г. генерал-майора Штагеля Р.»
Ничего не скажешь, теплая собрана компания!
22 сентября 1944 года. До сегодняшнего дня задержался в Бельковской Горке ложным обещанием комбрига: он просил меня помочь новому началь-нику штаба войти в колею, после чего обещал дать отпуск к семье. Я свое обязательство выполнил, а начальство оказалось прохвостом. Сегодня, отъ-езжая в Киржач, я не подал такому начальству руку на прощание. Зашел по пути к знакомому директору фабрики «Свобода», простился с некоторыми рабочими и… в путь.
………………………………………………………………………………..
В Киржаче я задержался недолго. На исходе дня сел в поезд, а в половине ночи оказался в Москве.
23 сентября. Только закончил свое путешествие от Киржача через Алек-сандров и Загорск до Москвы. Всадившись на Ярославском вокзале из поезда электрички, мы с лейтенантом Тцюма (он тоже ехал в ГУК) спустились в Метро на станции Комсомольская, доехали до Красных ворот, а здесь, завер-нув за угол налево, пешком прошлись до Чистых Прудов. Нас интересовал дом 14, квартира 43. Здесь жили родственники моего товарища по полку лей-тенанта Ткачевского (начхим полка, а потом – бригады). Он дал нам реко-мендательную записку на Чистые Пруды.
Ходить по Москве, оказалось, было запрещено. Нас задержала девушка-милиционер, оказавшаяся сама жительницей дома 14 на Чистых Прудах. Она провела нас до квартиры 43 и постучала в окно нижнего этажа.
Нас приняли и даже любезно сообщили, что вечером был салют в Москве из 324 орудий по поводу взятия нашими войсками Таллина. Так ознаменовал-ся наш приезд в Москву в начале суток 23 сентября.
Молодые хозяйки, Оксана и Зина Павловны, оказались не только госте-приимными, но очень комичными. Они даже рассказали нам случай (почти шаржевый) с одной из москвичек, занявшейся прорицательством. В частно-сти, она начала утверждать, что война кончится через полтора месяца после ее, прорицательницы, смерти. И вот, чтобы ускорить конец войны, эту про-рицательницу женщины пихнули тому два месяца назад под трамвай. Прори-цательница оскандалилась: саму ее похоронили, а война не прекратилась.
Мы засмеялись и посоветовали хозяйкам никогда не заниматься опасным ремеслом прорицательницы, а пока ложиться и спать. Было уже два часа тридцать минут утра.
……………………………………………………………………………….
24 сентября. Квартируем на Чистых Прудах. В этом названии кроется, по-жалуй, вся соль относительности: пруды-то, ведь, заросли травой и глиной, босоногие ребятишки бегали по ним в погоне за лягушками. Кругом кучи камня и песка: намечено реконструировать пруды, берега обложить гранитом.
Полюбовавшись Чистыми Прудами, мы пошли по магазинам Москвы. Вывески и витрины здесь обещали все блага мыслимые и не мыслимые, но… купить ничего невозможно, так как надо иметь или всесильный пропуск или мешок денег: сто грамм рыбы стоят семьдесят рублей. Никакого соответствия с нашей зарплатой. Если есть что у нас сказочного и невероятного, так это наши сумасшедшие цены.
Рассердившись на магазинные порядки, прейскуранты и пропуска, надо-евшие нам, мы направились в ГУК, а оттуда нас послали в отдел кадров МВО. Но и туда, оказалось, добраться нелегко. Мимо Кремля мы проехали к дому 53 на улице Осипенко, как советовали нам в ГУК, но… там развели ру-ками, удивленно пожали плечами, оттопырили нижнюю губу и… порекомен-довали явиться на Стромынскую площадь, 32.
Туда мы ехали долго: до Павелецкого вокзала качались в трамвае 48, по-том – поездом метро добрались до станции Сокольники, а оттуда – пять ми-нут пешего хода и мы оказались на Стромынской площади (так называлась одна из московских улиц). Мы считали себя у цели, и вдруг, никуда не свора-чивая, мы потеряли Стромынскую площадь, оказались на Большой Остро-уховской.
Такая метаморфоза нас озадачила. Мы остановились, начали соображать. Сообразили, что улицы в Москве кривые и втыкаются одна в другую, мы прошли мимо сада с цементированным забором, повернули вправо и… вы-шли все же опять на Стромынскую. Там, почти на берегу мутной Яузы, выси-лось огромное белое здание, ободранное и замазанное. В этом здании обитал отдел кадров МВО.
Часовой у ворот лениво взглянул на наши пакеты и показал нам на первый подъезд. Мы прошли через туннель под зданием и оказались в квадратном дворе, окруженном многоэтажными корпусами. Во дворе были аллеи, цемен-тированные дорожки, тополя, вязы, липы. Ветер гнал по аллеям желтую увядшую листву. На панельке солдаты стучали прикладами: старший сержант в широкой фуражке с огненно-красным околышем обучал их ружейным приемам.
Мы с лейтенантом Тцюмой присели переобуться на одну из зеленых дере-вянных скамеек, расставленных по аллеям. Перед нами висел на столбе кусок рельса, далее стояли рыжие бочки с водой – на случай пожара, а рядом с ни-ми возвышалась огромная доска с напечатанным на ней текстом военной присяги. Какой-то мальчишка с кровли четырехэтажного здания запускал бу-мажных голубей.
Переобувшись, мы прошли в левый угол двора и поднялись на второй этаж угрюмого здания, почти лишенного света, забитого хламом и грязью. Там у нас отобрали головные уборы, вместо них выдали круглые номерные жетоны из белой жести и предложили пройти в комнату № 3.
В комнате № 3 сидел рыжеусый лейтенант административной службы. Он долго и тщательно спрашивал нас, записывая ответы в толстый блокнот. За-кончив допрос, лейтенант составил справки и повел нас в комнату 13. Там с нами даже не стали беседовать, а выдали стандартные повестки, в которых «получателю сего… предлагалось явиться к 10 часам утра 25 сентября в ком-нату № 1». Кроме этих повесток, нам выдали талоны на завтраки, ужины и обеды, взыскав за это тридцать копеек. Это для проформы, чтобы народ не привыкал к бесплатности.
Столовая оказалась за Яузой, в огромном здании этажей в семь. В столо-вой чисто, но пищи маловато. Чтобы не тратить времени на ходьбу в столо-вую, и, учитывая посильность пищи для нашего аппетита, мы сразу съели завтрак, обед и ужин. Эти невозбранительные порядки нам понравились. Ад-министрация столовой учла, что три раза в день ходить к ним столующихся нет смысла…
Немного о Яузе. Здесь она узенькая, зеленая. Вода шевелила водоросли, похожие на волосы, качала зеленый мох на камнях берега. Впечатление за-пущенного пруда. Доступ к берегам Яузы преграждала ограда из рельсов (и колья и жерди, – все было из рельсов). Сама Яуза пряталась здесь под крас-нокирпичную арку моста. По мосту шла двухколейная трамвайная линия, по-званивали трамваи.
………………………………………………………………………………..
Возвращаясь со Стромынки, 32, я обратил внимание на профсоюзный клуб Русакова: что-то среднее между комбайном и элеватором. Вероятно, здесь потрудился архитектор из блаженной памяти футуристов. А по рукам ему дать москвичи Сокольнического района не дерзнули…
… Вечером пошел было в кинотеатр «Уран», но там такая духота, что я немедленно оттуда вылетел на улицу и направился в «Колизей». Здесь про-хладно. В фойе – эстрадка, обитая красно-буксиновым плюшем. К моему приходу на эстрадке декламировала женщина в белом платье. Глаза ее были закрыты, руки страдальчески скрещены на животе. Народ, ожидавший звонка для входа в зрительный зал, стоял у эстрадки густой толпой так усердно шу-мел, что я так и не расслышал, о чем же декламировала женщина в белом платье. Ее голос я услышал лишь в конце, когда она, потеряв, видимо, терпе-ние, пронзительно закричала:
– На запад, на запад идут…
– Наша поэтесса, – пояснила мне одна из стоявших рядом со мной моск-вичек, кивнув в сторону декламаторши.
– А почему же вы ее плохо слушаете? – спросил я.
– Она одну агитацию декламирует, – ответила москвичка. – И делает это каждый день. А нам хотелось бы другого, теплого, задушевно-интимного, а не этого, барабанного…
– Но сейчас война, – возразил я.
– На войну сейчас принято все сваливать, – раздраженно сказала москвич-ка. – Привыкли к этому, что и после войны будут лет сто все безобразия сва-ливать на войну…
Тема оборачивалась к нам своей щепетильной стороной, и я искренне об-радовался, что прозвенел звонок. Мы разошлись в разные концы зрительного зала и тема сама собой умерла.
Возвратившись из кино, где смотрел «Зою», я участвовал в домашней игре в «петушка». Технику игры я не понял, но проиграл три рубля… Игра без-обидная…
25 сентября. В город вышел с утра. У ворот дома 14 на Чистых Прудах повернул налево и направился по влажному от поливки темно-серому тротуа-ру к улице Кирова. Справа, точно грачи перед вылетом в теплые края, крича-ли ребятишки, игравшиеся на крутых берегах чистопрудского котлована, громыхал и звенел трамвай. Далее, за чистопрудским парком, толпился народ у кино «Колизей». Там начались утренние сеансы кинокартины «Зоя». Карти-на злободневная, но недолговечная. Сделана наспех… Слаба в художествен-ном отношении. Документ, не более. Это не «Чапаев», не «Родина», не «Большой вальс».
Вышел к станции метро «Красные ворота». Разумеется, никаких ворот здесь не было