Глава 42
Хочу рассказать о двоюродном брате, Николае Якименко. Его родители — Михаил Иосифович и Мария Ивановна — долгое время жили в Черлаке, Омской области, где учительствовали. В 1962 году они с детьми Натальей, Николаем и Еленой переехали жить и работать в Ермак. Я с Колей находился в простых дружеских отношениях — в закадычных друзьях мы не ходили, видимо, из-за наших разных характеров. Меня интересовала музыка, я любил читать, рос законопослушным пареньком, с девчатами легкомысленного отношения не допускал. Поскольку в нашей семье всегда чувствовался материальный недостаток, угнаться за быстро меняющимися течениями моды той поры я не мог, как говорится, довольствовался малым. На родителей по этому поводу не роптал — понимал, что кроме меня у них ещё четверо детей. И даже те деньги, которые, будучи старшеклассником, стал летом зарабатывать, все до копейки отдавал родителям.
Родители Коли считались более обеспеченными людьми. В семье у них из четырёх детей выросло три дочери и лишь один сын — Коля. Естественно, что его сильно баловали. Лучший лакомый кусочек — Коле, лучший костюмчик — Коле, и так далее. На этом фоне и складывался у него характер. Коля стал амбициозным, нетерпеливым, заносчивым. Нередко я замечал, как он покрикивал на своих родителей, если те не давали ему достаточного количества денег.
Ещё учась в школе, правда, в старших классах, Коля не пропускал буквально ни одного вечера танцев в Доме культуры «Строитель», который находился в ста метрах от их дома. Там у него имелся свой, интересный ему, круг приятелей. Коля легко разбирался в сортах и вкусе вина, в чём я был по понятным причинам совершеннейшим дилетантом. Одевался он, можно сказать, изысканно, с иголочки, этим выделялся даже среди своих друзей. Когда он накрахмаленный и «надухолоненный» заходил на танцы, мне тут же на ум приходили пушкинские слова: «Вот мой Онегин на свободе; острижен по последней моде, как dandy лондонский одет — и наконец увидел свет».
После окончания школы я узнал, что служить мы будем с Колей вместе. Этому я обрадовался — рядом со мной в чужом краю будет родной человек.
После армии мы с Колей встречались крайне редко. Сохраняли чисто приятельские отношения. Стали работать. Я женился, потом пошёл учиться в культпросветучилище, продолжая работать руководителем эстрадного оркестра в ДК «Строитель». Колю на танцах в кругу компании видел часто, но всегда дальше привычных «привет», «как дела?» разговор почти не заходил.
Совместная с Вандой жизнь у меня не складывалась, я замечал за ней манеры, недостойные поведения жены, и мы разошлись. Через какое-то время я познакомился с Любой Муравейниковой, студенткой педучилища. Мы стали дружить. Так получилось, что впервые я привёл её в наш домик в день похорон моего отца. Это произошло во второй половине января 1971 года. Мои тётки — Анна, и особенно Мария (мать Коли), у которых взрослые сыновья никак не могли определиться в семейной жизни, — увидев голубоглазую красавицу, ополчились и на неё, и на меня. Кто-то из них начал даже напирать на мою маму, чтобы она «вытолкала отсюда эту прости...ку». К тому же ополчились и на саму маму, обвиняя её в гибели их брата (отец случайно замёрз в степи). Мама смертельно обиделась на них. И я с Любой тоже. Как-то в разговоре слышал от мамы высказывание, адресованное Марии: «Не суди о чужой беде — своя впереде», именно так, с буквой «е» на конце.
После окончания училища я уехал работать в Павлодар, затем через пару лет переехал в Беловку, которая находилась очень близко от Ермака, но поскольку к тёте Марусе никогда не заходил, то о Николае за эти годы почти ничего не слышал. Только раз мама мне рассказывала, что какая-то девица нагуляла от него ребёнка, но жениться Коля не собирался, потому что не был уверен, его ли это ребёнок.
Более часто я стал видеть Николая, когда стал жить и работать в Беловке. Он любил (эта страсть передалась ему от его отца) охотиться и рыбачить. Удобным местом для этой цели считалась пойма реки Иртыш. Но чтобы туда попасть из Ермака по сухопутью на мотоцикле, нужно переехать мост через Белую речку в районе головной насосной станции канала Иртыш — Караганда. Это как раз то место, где находился посёлок Беловка. Зона считалась режимной, строго охранялась, и чтобы переехать через мост, надо было у «канальской» администрации брать пропуск. Но рыбаков и охотников туда пускали неохотно.
Однажды Коля приехал ко мне на мотоцикле и спросил, не смогу ли я ему достать пропуск, чтобы переехать «через канал». Я обещал помочь. Это были не голые слова, потому что в администрации канала оператором связи, а попросту телефонисткой, работала Надя — сестра моей жены, и достать пропуск мне через неё не составляло труда. За лето Коля переезжал через мост раз пять. Один раз мы с ним хорошо порыбачили летом 1980 года, когда я из Надыма приехал в отпуск (об этом я упоминал в главе 23). Не знал я тогда, что это был последний раз, когда видел его здоровым, жизнерадостным.
Трагедия с Колей произошла осенью этого же, 1980-го, года в Ермаке. Как-то шёл он с приятелями поздно вечером по обочине дороги (с ним шли и дети отцовой сестры Анны — Юра и Саня), все под хмельком. А тут, откуда ни возьмись, грузовая автомашина с пьяным водителем. Каким образом зацепила она Колю, толком никто потом объяснить не мог. Удар пришёлся по голове. Тело пострадавшего отвезли в больницу и поместили почему-то в морг. В Ермаке в это время находилась Колина сестра Галя, приехавшая накануне из Омска.
Среди ночи побежала она в больницу, врачей нет, ни до кого не достучаться. Кое-как нашла нужных людей, попали в морг, забрали в реанимацию брошенное тело. Но оказалось поздно: в мозгу от недостатка кислорода произошли какие-то необратимые процессы. Выжил, но остался полнейшим, даже не знаю, как сказать, кем: лицо перекосилось, речь потерял, вроде смотрит, но никого не узнаёт, даже свою мать. Изо рта постоянно текла слюна, которую тётя Маруся ему вытирала носовым платочком. Сам ходить не мог. Так получилось, что после больницы одна нога оказалась короче другой и когда мать или кто из сестёр выводили его на прогулку, он крепко ухватывался рукой за их шею и медленно, неестественно прихрамывая, шёл по дорожке. Потом его усаживали на скамеечку и он, уткнув кулаки рук между колен, как-то съёжившись, подолгу сидел, уставившись бессмысленным взглядом в одну точку. Смотреть на это несчастье без содрогания невозможно.
Когда я и Лев приезжали в отпуск, иногда заходили к тёте Марусе, делая родственный визит вежливости. У Льва с тётей конфликтов никогда не происходило, для него она являлась просто тётей, сестрой отца, и я придерживался примерно такой же теории, по крайней мере, никогда не был сторонником отношений с родственниками «око за око» и «глаз за глаз», был выше этого. У нашей же мамы так и остались отношения с тётей Марусей весьма натянутыми (о причинах уже упоминал), поэтому она к ней никогда не ходила. Люба моя тоже не ходила, на это тоже имелись понятные причины. Когда мы заходили, тётя приглашала нас в комнату с более чем скромным убранством, мы садились на диван, после этого она приводила сына, усаживала на стул, потом говорила:
— Смотри, сынок, кто к нам пришёл. Это Лёня. Ты помнишь Лёню?
Я напряжённо вглядывался в Колино лицо, пытаясь увидеть на нём хоть малейшую тень разума, но его взгляд беспомощно косил куда-то в сторону, руки он клал то на колени, то ухватывался ими за стул. Потом изо рта начинала течь слюна. Тётя Маруся её старательно вытирала и после этого уводила Колю в другую комнату. Не знаю, как у Льва, но у меня после такого визита настроение портилось надолго, и я всё боялся, как бы тётя Маруся не подумала, что мы ходим посмотреть на чужое горе.
Умер Николай в 1994 году. Тонкостей происшедшего я не знаю, но говорили, что скончался от воспаления лёгких. А та девушка, что в своё время родила от Коли девочку, стала желанным гостем в семье Марии Ивановны. Полюбили и внучку Наташу.
Сразу хотел бы сказать об одном наблюдении. Всем трём дочерям тёти Маруси передалась какая-то карма. Галя, имея одного ребёнка (девочку), живёт без мужа; Наталья, не имея детей, жила без мужа, лишь в возрасте с кем-то сошлась, бездетная; Елена, имея одного ребёнка (девочку), живёт без мужа. И вот — Коля... Но это я вспомнил так, между прочим...
Свободное копирование
