Глава 40
Итак, предстояла поездка в Белоруссию. Вечером Валерий Филимонов со своими детьми, гостившие в Павлодаре у своих родных, проводил меня на железнодорожный вокзал. На поезде я ездить люблю — с детства какая-то патологическая страсть к путешествиям. Мне нравилось наблюдать за пассажирами, где каждый вёз «груз» своих проблем, своих забот. Часами мог смотреть в окно поезда за изменяющимся пейзажем. Любил на остановках покупать что-нибудь съедобное, а также газеты. А потом, начитавшись, любил под стук колёс подремать.
Пока поезд шёл по Казахстану, ничего примечательного за окном не виднелось — серая «степь да степь кругом». На второй день пейзаж стал меняться: окрестности становились всё зеленей и зеленей. Утро 17 мая застало меня на юге Уральских гор. Такой дивной красоты я давно не видел. Где-то уже за Новотроицком дорога шла в межгорьях. Кое-где по-над железной дорогой встречались небольшие жилые посёлки, больше похожие на дачные. У кого-то топились кухонные печурки, дым от них шёл столбами вертикально вверх. Кто-то копался на чёрных огородных грядках, которые ещё не имели всходов. И вокруг посёлков, и по-над дорогой красовалась белым цветом черёмуха. Казалось, что поезд плыл по раю земному.
Из Москвы я без труда взял билет на Гомель, куда поездом приехал утром в субботу, 19 мая. Ещё через час автобус нёс меня в Речицу, небольшой белорусский городок, стоящий на берегу Днепра. В некоторых местах дорога шла мимо высокого тенистого леса, и мне невольно в голову приходили мысли о моём покойном отце-фронтовике, который несколько раз мне рассказывал о том, что война для него началась в марте 1942 года под Гомелем, в одной из частей 1-го Белорусского фронта. Может, именно здесь где-то проходил или располагался полк, где мой отец, молодой лейтенант, служил начальником химической службы. Да и матушку мою папаня привёз из Белоруссии, когда возвращался с войны, правда, с северной части, из Витебской области, но это не очень существенно. Белоруссию я считаю своей второй родиной.
Вот и Речица. Зайдя внутрь здания небольшой автостанции, я присел, чтобы собраться с мыслями. Меня распирали противоречивые чувства. Как встретит меня Владик, и о чём мы будем говорить с Вандой? О том, что я здесь, они не знали. Сейчас Владику шёл четырнадцатый год, он родился 23 октября 1970 года в Ермаке. Виделся я с ним последний раз в Беловке, когда ему шёл шестой год. Расскажу об этом немного подробнее.
После нашего развода Ванда «обрела свободу», но Владика к моей маме иногда приводила. Бабушке понянчиться с первым внуком, конечно, в радость, но о том, что Владик ночует у неё, она старалась мне не говорить, уберегая от лишнего беспокойства. С сыном я почти не виделся: раньше жил в Павлодаре, а потом в Беловке, и всё с вечными заботами по работе и решением личных (бытовых и жилищных) проблем.
Как-то ранней осенью 1976 года я приехал из Беловки к маме в Ермак, а у неё как раз гостил Владик. Встреча оказалась неожиданной, я даже немного растерялся. Потом поговорил с мамой, она обрисовала мне ситуацию. Владик у неё оставался на два дня. Я у сына спросил:
— Хочешь поехать в Беловку ко мне в гости? Там познакомишься со своим братом Игорем и его мамой. Поедешь?
— Поеду. А мама ругаться не будет?
— Не будет, внучек, не будет, — подбодрила его бабушка Броня.
Мы приехали в Беловку. Люба сумела найти точную позицию в общении с мальчиком. Игорь с ним весело играл, не задумываясь над тем, чей это ребёнок и почему он здесь. На следующий день, в воскресенье, мы с Любой и детьми взяли вёдра, сумочки и пошли к каналу на лесополосу, чтобы собирать ягоды да и просто прогуляться (есть по-над каналом Иртыш — Караганда, который берёт начало в Беловке, искусственно посаженная лесополоса, где среди деревьев насажано много чёрной и красной смородины). Когда вёдра наши наполнились ягодой, мы не спеша направились домой.
В какой-то момент Владик улучил момент и, повернувшись ко мне, неожиданно спросил:
— А правда, что ты мой папа?
Ну ни фига себе! Мы с Любой переглянулись. Я лихорадочно соображал, что ответить сыну. Ох, грехи наши тяжки...
— Да, Владик, я твой папа, но так получилось, что мы с твоей мамой не живём. Сейчас ты маленький, но когда подрастёшь, сам многое поймёшь.
Больше вопросов малыш не задавал. А Игорёк шёл рядом с Владиком и изредка поглядывал на меня, возможно, недоумевая, как это его папа вдруг оказался папой и для другого, малознакомого ему мальчика. Вот такими невесёлыми мыслями оказалась сейчас наполнена моя голова.
Итак, передо мной Речица. Посидев несколько минут, я отправился по адресу, где жили Ванда и Владик, на улицу Ленина 115, кв. 4. Без труда нашёл улицу. Отыскивая дом, пытался высмотреть многоэтажку, но под номером 115 оказался старинный одноэтажный дом на четыре хозяина. Две двери на одну сторону и две — на другую. Я вошёл в калитку. Тишина. Ни собак, ни кошек. Дверь, на которой когда-то чей-то палец нарисовал цифру 4, оказалась на замке. Я постучал в соседнюю. Клацнул засов. Из приоткрывшейся двери высунулась морщинистая старушенция, которую на том свете уже давно ищут с фонарями.
— Простите, — вежливо спросил я, — вы не можете сказать, где хозяйка?
— На работе, должно быть, — нехотя проскрипела та и попыталась прикрыть дверь.
— Извините, а мальчик Владик в какую школу ходит?
Дверь снова приоткрылась. Старуха смотрела на меня таким взглядом, каким патриоты смотрят на чужого разоблачённого шпиона. Думал, что не скажет, но ошибся.
— Вон у той, за дорогой, шо трэтья, — сказала бабка, видимо догадавшись, что если не скажет, я чего доброго буду продолжать ломиться.
— Спасибо, — сказал я и пошёл искать «шо трэтью».
Школа № 3 типовая, трёхэтажная. Внутри тихо, шли уроки. Я знал, что Владик учился в седьмом классе, но таких в расписании стояло три. Пришлось заглянуть в учительскую. За столом сидели две молодые женщины. Я назвал им свою фамилию и объяснил, что хотел бы узнать, в каком из трёх классов учится мой сын Владик.
Через несколько минут я знал, что сын учится в 7 «А» классе, учится средне, ленится, хотя способности есть, иногда прогуливает, одевается неопрятно, недосмотрен. Чувствуется недостаток родительского внимания. Уже посматривает на девочек, и они на него. Об этом мне рассказала одна из преподавателей, сидящих в учительской, она вела в этих классах математику. Чтобы поскорее закончить неприятный для меня разговор, я, покривив душой, пообещал, что учту эти замечания и приму соответствующие меры. Да, говорила мне когда-то мама с упрёком, что «наплодив безотцовщину, не подумали, кто воспитывать будет».
Школьники готовились к каникулам, шли последние дни занятий. Мне повезло — уроков в 7 «А» оказалось лишь три, так что через полчаса Владик уже оказался свободным и, размахивая полиэтиленовым пакетом, шёл навстречу мне. Мы обнялись. Мальчик рослый и, прямо скажу, симпатичный — беспокойство учителей насчёт девочек мне стало понятно. Сын меня не забыл, видимо, и фотографии у него какие-то имелись, по которым помнил. Одет, конечно, небрежно: какая-то рубашонка, трико с вытянутыми коленками, старые кеды на босую ногу. И в руках простенький пакет с тетрадками. Всё время он держался скованно, молчал, может, стеснялся меня, потому что взрослым мужским обществом обласкан не был. Мы медленно шли по городу, я спрашивал, а сын кратко отвечал.
Постепенно я узнал, что Ванда работает медсестрой в больнице, что здесь же, в городе, живёт с семьёй её сестра Лена. Не без удивления узнал, что у Ванды есть муж, с которым она сейчас пока не живёт, или он не живёт с ней, Владик не мог точно объяснить. По мужу у Ванды фамилия Сеглина (девичья фамилия её Гопцарь). И совсем доконал меня Владик, когда сказал, что у него есть пятилетняя сестрёнка Ира, которая ходит в садик. Вот уж чего я не знал! Когда я у Владика спросил, почему он в школу ходит в ветхой одежде, он своим ответом меня буквально обескуражил:
— Мой отчим купил «Запорожец» и они с мамой ждут не дождутся твоих алиментов, чтобы за него рассчитаться. Мне мама мало чего покупает. Отчим часто кричит на меня, один раз бил. Мопед хочу, а они говорят, что денег нет.
От негодования меня просто в жар бросило. Почти по двести рублей алиментов ежемесячно сюда идут на Владика, а деньги расходуются на непонятные цели! Не у каждого инженера зарплата тут такая. Скоро придёт ещё пятьсот рублей. Конечно, так можно и «Волгу» купить. А ребёнок голый. И заступиться за него не может. Как была наглая и стервозная, такой и осталась.
Мне захотелось доставить сыну как можно больше радости и приятных минут, пока находился здесь. Купил ему красивые костюмы — школьный и спортивный, ботинки с кучей носков и хорошие кеды. Для осени купил нарядную куртку и шерстяную шапочку. Накупил маек и трусиков с плавками. Затем зашли в магазин культтоваров. Купил Владику гитару, а потом теннисные ракетки с воланами. Тут уж пределу его ликования просто не было. В глазах появился жизнерадостный блеск. Ему не верилось, что всё это куплено для него.
А насчёт мопеда я обещал Владику поговорить с Вандой, чтобы купила ему технику из подошедших денег. Сразу оговорюсь, что мопед летом она ему купила, он катался, а потом где-то упал и сильно ударился головой. Уже в Надым Ванда написала мне письмо (не поленилась!) в котором обвиняла меня во всех смертных грехах, разве что только матюгов там не написала, что упросил её купить ребёнку мопед. Вот так всегда — благими намерениями устлана дорога в ад, как сказал какой-то умный человек.
А пока, нагрузившись вещами как туристы, мы пошли не домой к Владику, а к его тётке, старшей Вандиной сестре Елене Белозёрской. О ней сын отзывался очень хорошо. Лена с мужем Анатолием и детьми Светой и Серёжей, которые были постарше Владика, жили в трёхкомнатной квартире на первом этаже пятиэтажного дома. Встретила меня Лена приветливо, по фотографиям знала в лицо.
Ни на Ванду, ни на других сестёр, которых я знал по Ермаку, она внешностью не походила. Муж её, Анатолий, в это время находился в командировке в Москве, поэтому мне с ним познакомиться не удалось. По разговору я понял, что у Лены по многим вопросам есть разногласия с сестрой. За несерьёзное отношение к личной жизни и невнимательное отношение к детям и вовсе её осуждала. Неглупая женщина, она сразу догадалась, что мне подольше хочется побыть с Владиком вместе. Не задавая лишних вопросов, предложила мне с Владиком одну комнату, чтобы мы могли побыть пару дней вместе.
Под вечер мы с Владиком пошли в детсад за его сестрёнкой Ирой. Вскоре я увидел божественно милую, большеглазую девчушечку, которая с первой же минуты как прокурор атаковала меня массой не по возрасту серьёзных вопросов: кто я такой? зачем сюда приехал? почему пришёл с Владиком? Я как мог, отвечал на вопросы, стараясь увести любопытство маленького существа в другое русло. Вспомнил какие-то детские загадки, потом четверостишья типа «Идёт бычок качается...» и ещё какую-то чушь, чем прилично веселил Владика. По дороге попался магазин, я детям купил конфет, мороженого, лимонада. Наконец, расспросы закончились — мы пришли к их дому. Мне хотелось увидеть Ванду и поговорить с ней.
Когда подошли к уже знакомой мне двери с цифрой 4, замок на ней не висел. У меня неприятно заскребло на душе: интересно, как воспримет мой приезд женщина, мать моего ребёнка, с которой я не виделся более десяти лет? Дети мгновенно нырнули в помещение, мне ничего не оставалось, как последовать за ними — не ждать же, в конце концов, особого приглашения, тем более что мадам ещё и слыхом не слыхивала о моём приезде. Когда вошёл, понял — точно, не ожидала. Не ожидала такого свинства с моей стороны явиться без предупреждения. Мне даже стало её жалко.
Ванда, скорее всего, начинала готовить ужин. На ней находился выцветший фланелевый халатик, на ногах — толстые вязаные носки и большие домашние тапочки. Увидев меня, довольно сильно смутилась, как обычно смущаются люди, которым хочется перед другими представать только в лучшем виде. Но... я уже вошёл. Поздоровался.
Ванда справилась с первым замешательством, тоже поздоровалась, пригласила присесть. С полминуты внимательно смотрела на меня своими зелёными, слегка раскосыми глазами, как будто хотела понять, какого чёрта меня занесло сюда. Про себя я отметил, что она сохранила стройность и почти не постарела, в большей степени её молодила короткая стрижка. Волосы от природы у неё огненно-рыжие и вьющиеся.
Я мельком окинул взглядом жилище. Кухня великовата, в ней кроме газовой плиты, простенького кухонного шкафа и стола стояли небольшой диванчик (я на него как раз и сел) и старый полированный шифоньер, от которого к стене тянулась ширмочка. Когда начали разговаривать, Ванда рассказала о своих жилищных условиях. Оказалось, что четвёртая часть дома, та его часть, где она жила с детьми, — всего-навсего одна большая комната, которую шифоньер и ширма делили на две части. Теперь мне стало ясно, почему кухня большая — она служила «по совместительству» еще и прихожей, и спальней. Тесно, что там и говорить. (Лишь спустя пятнадцать лет Ванда получила трёхкомнатную квартиру, которую тут же разменяла на двух- и однокомнатную. Однокомнатную отдала Владику. О сыне ещё расскажу в главе «1995 год»).
Я сказал Ванде, с какой целью приехал сюда: основное — это навестить сына и узнать, почему за ним такой плохой присмотр, почему его обижает отчим. Как ни странно, визг она не подняла, старалась соблюдать корректность, лишь сказала, что у неё на воспитание не хватает времени, насчёт же опрятности в одежде Владика — это дело поправимое, просто он всё быстро изнашивает. А с отчимом, мол, инцидент произошёл только один раз. Про отчима, который её муж, я, понятное дело, расспрашивать не стал.
Мы с Вандой договорились, что она купит Владику мопед и будет внимательней относиться к его интересам. Перед уходом я сказал, что мы вместе с Владиком будем ночевать у Лены.
После ужина Лена приготовила нам с сыном постели, мы легли отдыхать и в темноте долго болтали на самые разные темы. Сына интересовало многое: и кем, и где я работаю, и далеко ли Крайний Север (наивному ребёнку в этот момент, наверно, мерещились белые медведи, хотя я их никогда в глаза не видел), и как в Ермаке поживает бабушка, и когда я ещё приеду в Речицу... О себе же он рассказывал мало, неохотно. Наконец, уснули.
Спали долго, встали поздно, потому что наступило воскресенье, а посему и спешить некуда. Лена предложила сходить на Днепр, погулять по городу. Нам это предложение понравилось. Только попили чай, как раздался звонок, и на пороге появилась нарядно одетая Ванда с маленькой Ирой. У Лены телефона в квартире не было, да и у Ванды тоже, так что сговориться они не могли. Пришлось идти гулять всей компанией.
Пока готовились к выходу, Ванда раза три подходила к зеркалу — то причёсывалась, то поправляла костюм и с наигранно надменным лицом о чём-то постоянно пыталась говорить с сестрой, и делала вид, что меня не замечает. Но это — бравада, я помнил о её манерах: всем видом хотела показать мне, мол, вот видишь, живу, не тужу, не пропала без тебя, и тому подобное. Мне эти кривляния были как-то до лампочки.
Днепр после весеннего паводка вошёл в русло и выглядел не таким широким, каким я видел его в 1968 году в районе Киева, когда ездил туда во время службы в армии.
Гуляли по городу долго, а после обеда разошлись по домам. На следующий день, попрощавшись с Леной и её детишками, я отправился на автостанцию — пора возвращаться назад. Провожая меня, Владик всё также был немногословен, и только когда объявили посадку в автобус, он вдруг повернулся ко мне и спросил:
— Когда ты ещё приедешь?
Я узнал и этот взгляд, и этот поворот его головы — они были точно такими же, как тогда, восемь лет назад, когда Владик задал мне трудный вопрос: «А правда, что ты мой папа?» Тогда я еле выкрутился. А что сказать ребёнку теперь, чтобы не обмануть? Я честно сказал, что не знаю, попросив чаще писать мне письма, и крепко обнял его.
Посадка закончилась, автобус тронулся. Владик некоторое время смотрел вслед, а потом медленно побрёл в школу. До начала летних каникул оставалось ещё два или три дня.
Свободное копирование
